Расколотый берег
Шрифт:
Тогда, вечером, решили не рисковать. Они сидели, упершись спинами в скалу, – мальчишки курили, отхлебывали «Джим Бим» прямо из горлышка – просто так, для понта, а не по-настоящему. Надо же было порисоваться. Кэшин и Хелен устроились ступенькой ниже Тони Кресси и Сьюзен. Тони неустанно всех веселил – он мог рассмешить кого хочешь, даже самых суровых учителей.
Ему отчетливо вспомнилось, как она громко смеется, раскачиваясь из стороны в сторону, а ее грудь касается его голой руки.
Тогда
Он помнил: о каменный берег бьются громады волн, гремит гром, белеет пена на взбаламученной воде и сердце замирает всякий раз, когда волна там, внизу, в каменном колодце, взрывается мириадами брызг. Казалось, она сметет любые преграды, могучая сила поднимет ее вверх, и этот язык играючи слижет тебя со ступеньки и увлечет за собой вниз, в вечное кипение «Чайника».
Но такого никогда не случалось.
Вода поднималась в утесах от силы метров на пять-шесть, а потом спадала, и только ручейки воды выливались из полостей скалы. «Чайник» пыхтел, шумел, затем вода из него выливалась и становилось тихо.
Он даже вспомнил, какие анекдоты они тогда рассказывали, как девчонки хихикали: «А теперь наш черед, мальчики!»
Сперва они высадили Сьюзен, припарковались, не доезжая до дома Хелен. Джо проводил ее до калитки. Вдруг она порывисто обернулась к нему и поцеловала, взглянула на него и поцеловала еще раз – долгим поцелуем, поведя рукой по его волосам.
– Ты классный, – сказала она, повернулась и отворила калитку.
Он вернулся, сел в машину, сердце выпрыгивало у него из груди. Тони Кресси завистливо сказал:
– Ну ни фига! Повезло же тебе.
Смеркалось, поднимался ветер, когда они наконец выкопали из земли последний гнилой столб. У Кэшина ныло все тело, он едва держался на ногах.
– Завтра к вечеру закончим, если материал будет, – сказал Ребб.
– Берн утром должен привезти, – ответил Кэшин. – Он теперь лучше понимает, что такое «первым делом».
Они закинули инструмент на плечи и отправились домой. Кэшин свистнул, у ручья вскинулись две черные головы и повернулись к нему.
Впереди уже показалась крыша дома, когда зазвонил его мобильник, слабо, еле слышно в порывах ветра. Он приостановился, опустил лопату, нащупал в кармане телефон. Ребб пошел дальше.
– Кэшин.
Ответа не последовало. Он нажал отбой.
Кэшин пошел дальше вслед за Реббом, каждый шаг отдавался жуткой болью. Внизу телефон зазвонил опять.
– Кэшин слушает.
– Джо, ты? – раздался голос матери.
– Да, Сиб.
– Что-то плохо слышно.
– Нет, я тебя хорошо слышу.
– Джо, Майкл пытался покончить с собой, никто не знает…
– Где? – Стало холодно, к горлу подкатила тошнота.
– В Мельбурне,
– В какой он больнице?
– Альфреда.
– Сейчас же еду. Ты со мной?
– Мне страшно, Джо. Ты ему звонил? Я просила тебя позвонить…
– Сиб, я еду. Так ты со мной?
– Нет, я боюсь. Я не смогу…
– И правильно. Увижусь с ним и сразу же позвоню тебе.
– Джо…
– Что такое?
– Надо было все-таки с ним поговорить. Я же просила тебя, два раза просила…
Кэшин смотрел на Ребба и собак. Они уже почти дошли до дому, собаки, как всегда, впереди, носами в землю, похожие на часовых, которые вот-вот сдадут свой опасный пост. У калитки они обернулись и одновременно подняли по лапе, как будто давали знак: «Все в порядке!»
– Я позвоню, Сиб, позвоню, – повторил он. – Но и ты звони мне, если что узнаешь.
В кромешной тьме он доехал до поворота на Бранксхольм и повернул на шоссе, к городу. Фары высветили облупившиеся стены дома, машину без колес, отразились в зеленых собачьих зрачках рядом с помятым баком для воды.
Кэшин ощутил что-то вроде паники, когда врач вел его по длинному помещению с отгороженными с обеих сторон боксами. В воздухе были разлиты знакомые запахи дезраствора и моющих жидкостей, вокруг все было компьютерно-бледным, назойливо жужжал какой-то электронный прибор. Кэшин подумал, что, наверное, так все должно выглядеть на подводной лодке, когда она опускается на морское дно, – тишина, покой, кругом электроника.
Пока они шли, он смотрел на пациентов, опутанных трубками и проводами. Маленькие лампочки то светили ровным светом, то начинали мигать.
– Вот, – сказал врач.
Майкл лежал, закрыв глаза. Из-под кислородной маски виднелось мертвенно-бледное лицо. По подушке разметались угольно-черные пряди волос. Кэшину помнилось, что брат всегда следил за собой и носил короткую, аккуратную стрижку: стиль торговца.
– Он выкарабкается, – сказал врач. – Молодец парень, который ему звонил, – сообразил вызвать «скорую». Повезло ему. Да еще «скорая» оказалась рядом, возвращалась с ложного вызова. Эти пять минут его и спасли.
Врач был молодой, на вид из Южной Азии, с кожей как у ребенка и голосом прилежного ученика частной школы.
– Что принял? – бросил Кэшин.
Хотелось скорее выйти наружу, глотнуть привычного загазованного уличного воздуха.
– Снотворное. Есть такое – бензодиазепин. И еще алкоголь. Все в лошадиных дозах.
Врач говорил, придерживая рукой подбородок, и было заметно, до чего он устал.
– Ему только что отключили искусственную почку. Проснется – мало не покажется.