Расплата
Шрифт:
Маша испуганно перекрестилась, оглянувшись в ту сторону, куда ушла Соня, заторопилась домой.
Усатый унтер Вербилов сидел на порожке, поджидая Машу.
– Вот она тебя искала, дядя Костя.
Маша поздоровалась, назвала себя.
– Коммунистов и евреев всех перестреляли, - сказал Вербилов, - а пленных - по домам. Про Василия Захарова не слыхал. Разве он не в коммуне?
– Да взяли его перед этим.
– Может, убит, а может, и жив, да в бегах.
– Вербилов сплюнул.
– Ну,
Маша уже забыла про Соню - так оскорбило равнодушие этого человека к ее горю.
2
Макар привез тогда Соню в свой дом. Достал из похоронки бутылку первача, которую берег на всякий случай, налил в кружку.
– Выпей, дочка, на душе отмякнет, да и уснешь крепче. Господи благослови.
Соня покорно взяла кружку, выпила, словно воду, - только закашлялась. И - тихие, обильные, освобождающие душу слезы полились из ее глаз. Она откусывала свежий, душистый огурец, обмоченный слезами, и ей казалось, что отец заботливо посолил его, хотя в доме второй день не было соли.
"Отойдет", - думал Макар, глядя на слезы дочери.
Ан не отошло... А тут еще сестра умерла. Одна осталась Соня. И теперь проклинает Макар себя, зачем толкнул дочь на такое угарное забытье.
Ругал ее, уговаривал, стыдил - молчит, как каменная, и пьет. Макар обошел всех баб по хуторам, упрашивал не давать ей самогонки, а к вечеру Соня опять лежала на сеновале, облепленная мухами. Видно, в соседнее село ходит. Не пойдешь же объяснять по всем селам - только свой позор разнесешь... Горе, как рваную поддевку, надо оставлять дома.
Макар вздыхает, оглядывается на спящую жену и снова приникает к окну, откуда видна дверь Сониного дома. Сегодня молотили долго. Думал, что с устали поленится идти - три километра туда да три обратно. А вот ушла же. И до сих пор не вернулась.
Храп лошади и скрип повозки заставили Макара вздрогнуть: уж не казаки ли? Он еще ближе приник к стеклу и увидел подьезжающую к его дому телегу. Даже в темноте разглядел Макар, что на телеге кто-то лежит пластом. Неужели Соня?
Он метнулся к двери, чуть не сбив с лавки ведро.
– Это ты, Макар?
– Невысокий человек спрыгнул с телеги.
Макар, не отвечая, кинулся к телеге. Там лежал мужик - это успокоило Макара, он повернулся к вознице и ответил, тяжело вздохнув:
– Я...
– Ты чего такой пужаный?
– спросил очень знакомый голос.
– Кто ты? Откуда меня знаешь?
– Скажу - упадешь, - с улыбкой ответил тот.
– Сидора Гривцова похоронил ай нет?
– заключил почти шепотом.
– Батюшки, постой, постой... Да как же это? Жив, значит? Голос твой, верно, а от тебя и половины не осталось. Худющий-то, господи, и без усов!
– Побывал бы, где я, так и хуже стал бы. Ну, да еще поговорим, помалкивай. Надо вот человека скорей домой отправить. Это
– Дядя Макар, здорово!
– слабо произнес Митрофан.
– Не знаешь, жив батя?
– Лежи, лежи, Митроша, не беспокойся.
– Сидор поправил на нем шинель.
– Казаки Митрошу подстрелили, домой он шел. Хотел я сам отвезти его в Кривушу да кое с кем там рассчитаться, ан не судьба. Казаки из Тамбова уходят дальше.
– Зайдем в избу-то, - предложил Макар.
– Давай зайдем. Митроша, полежи тут один, мы сейчас придем... Ты, Макар, бабе не проговорись про меня, Пресняков я - продагент.
– Будь в надёже...
Когда вошли в сенцы, Сидор заговорил снова:
– Я хочу тебя попросить отвезти его домой, мне нельзя появляться в Кривуше.
– У меня у самого горе... Только что сестру схоронил, и дочь с пути свихнулась.
– Ну как же, Макар... Нельзя такой грех на душу брать. Не отказывайся, отвези парня в Кривушу. Мне к заре надо опять в Сампуре быть. А тут я, как волк, теперь прячусь по задворкам.
– Ну чего же делать-то... Оставляй. Завтра утром отвезу. Отец-то его помер.
– Ну?
– Весной еще. И мать плохая.
– Ты ему про отца-то... нонче не говори.
Они вернулись к Митрофану, осторожно сняли с телеги, понесли в избу.
– Больница полнехонька, не оставили. Перевязали - и все, - говорил Сидор, неся Митрофана.
– Батя жив ли?
– снова спросил Митрофан.
– Болеет, говорят, тяжело, - за Макара ответил Сидор.
– Бог даст, все обойдется... Завтра дома будешь.
Серафима, услышав шум, проснулась.
– Кто там, Макар?
– Продагент завез раненого... Митрофана из Кривуши знаешь? Его казаки подстрелили.
– О господи, царица небесная, - засуетилась Серафима, - сколько народушка гибнет зазря.
Митрофана уложили у окна на солому, Серафима принесла ему молока.
Макар вышел проводить Сидора.
В темноте озеро сверкало сталью, какой-то настороженностью дышало все кругом: и тополя, затихшие у пруда, и едва слышные шорохи по дворам.
– Ты перекусил бы чего, - вдруг предложил Макар.
– Нет, поздно уж, надо ехать.
– Сидор отвязал вожжи.
– По теперешним временам кто поспехает, того и бог хранит. Мы ехали через Шмелевку... там коммунара одного подожгли. Сам-то, видать, в отъезде. Жена с детишками бегает по селу, на ночлег просится. Никто не пускает!
– И Сидор зловеще усмехнулся.
– Грех, Сидор, чужой беде радоваться, - глухо сказал Макар.
– Моей беде радовались, а чего мне не порадоваться?
– Сидор тяжело взобрался на телегу.
– Ну, бывай, Макар, до скорой встречи. Советам каюк скоро, верь моему слову.
– И зло стегнул лошадь.