Расплата
Шрифт:
До весны они жили вместе. Мушни работал шофером, счастливый, спешил с работы домой. И хотя просторные заснеженные поля с пирамидами терриконов не были родными, чувствовал он себя здесь своим. Его любили. О нем заботились. У него было все, без чего он так страдал раньше.
Но когда наступила весна, тронулся лед, дрогнул застывший воздух, Мушни загрустил. Потянуло его назад, к прошлому. Подолгу стоял он у реки, скинувшей зимний панцирь, и смотрел на пароходы, идущие на юг. Четыре года не видел он родины.
— Останься, Мушни. — Таня плакала. — Нам так хорошо вместе.
Но Мушни не мог остаться.
— Ты не вернешься, — сквозь слезы твердила Таня.
— Вернусь, — успокаивал он ее.
Вот уже два года прошло, а он и не вернулся, и не устроился. И о Тане вспоминал все реже. И не верил, что все то было на самом деле, что Таня верна ему, ждет. Зачем ему на разведенной жениться, да еще с ребенком? Разве девушек мало? Несмотря на это, он не раз порывался поехать к ней, но вновь и вновь становился поперек своему желанию. Что было — прошло. Новая жизнь затянула его.
Первое время Таня часто присылала ему полные отчаяния и мольбы письма, но он не отвечал. Да и какая молодуха будет ждать и хранить верность так долго? Жизнь коротка, каждый старается урвать для себя побольше, и никто ни во что не верит. Любовь? Разве кто-нибудь кого-нибудь любит так, без всякой корысти? Любят потому, что ждут пользы или удовольствия, или еще чего-нибудь. Почему Таня должна любить Мушни? Почему она должна ждать его? Чепуха все. И все прошло, как сон.
Запуталась жизнь Мушни. Начал он работать шофером, бросил, надоело. Полюбил книги, стал мечтать об институте, устроился в геологическую партию. И тут три дня назад повздорил с начальником и ранил его выстрелом в ногу. Теперь, наверно, его засудят. Вот она, реальность. А все остальное — сон. Если бы он успел вовремя отсюда смыться, еще, может, выкрутился бы. Но не успел. А теперь все равно: хочешь — свой вывих лечи, хочешь — сиди на аэродроме и жди милицию. Другого выхода нет.
Тем временем подъем кончился, Мушни вышел из лесу на луг и увидел Тапло, сидящую на валуне. Неподалеку расположились в тени деревьев местные ребятишки. Они посматривали на Тапло и Мушни, девочки не прекращали вязать. За лугом возвышалась лысая гора, а рядом с ней — гора пониже, густо поросшая лесом.
— Идешь, как на прогулке, братец, не торопишься! — крикнула ему Тапло.
Мушни бросил пиджак у ног Тапло и лег на него. Усталый, потный, он посмотрел на девушку снизу, сначала в глаза, а потом оглядел ее всю с ног до головы.
Тапло заерзала на камне и натянула подол на колени.
— Рука болит, сестрица, не могу скакать, как ты, — в тон ей ответил Мушни.
Тапло улыбнулась и поправила волосы. Лицо ее раскраснелось от быстрой ходьбы.
— Если не секрет, скажи, в кого ты стрелял?
Мушни снова пристально посмотрел на нее. И ответил негромко и спокойно.
— Если тебе интересно, скажу. Я ранил очень плохого человека.
— За что?
— За то, что он на старика руку поднял.
— А кем тебе приходится старик?
— Никем.
— Так чего же ты лез?
— Э-э, тебе легко говорить.
— А что теперь делать будешь? — опять спросила Тапло.
— Ничего.
— А если арестуют?
— Пусть.
— Тебе что, охота
— Почему бы и нет? Надо попробовать и это.
— Ты можешь серьезно поговорить с человеком?
— Серьезно я могу говорить только о любви. Хочешь? — Мушни засмеялся. Ему казалось, что для женщин нет ничего важнее любви. А сам он теперь считал, что из всех отношений между людьми самые непрочные, ненадежные — это любовные.
— Я тебя серьезно спрашиваю, что ты думаешь делать?
Мушни перестал смеяться и спросил усталым и бесцветным голосом:
— А тебе разве не все равно?
— Нет, не все равно. Мне тебя жалко.
— А ты лучше своего жениха пожалей, у которого будет такая жена, — снова засмеялся Мушни. Он так устал от этого бестолкового разговора, что постарался все превратить в шутку. Говорить с этой девушкой о себе и о своем положении было бессмысленно.
— Разве я буду плохой женой? — кокетливо спросила Тапло. — Если ты так думаешь, то очень ошибаешься.
— Я бы не прочь проверить, но меня посадят, — снова улыбнулся Мушни.
— Как это?
— Да очень просто, — похитил бы тебя.
Тапло, подняв свои тонкие брови, так посмотрела на него, словно перед ней появилось какое-то чудовище, вскочила с камня и быстро зашагала дальше.
— Отдохнул и хватит, идти надо! — крикнула она издали.
6
Долгая мучительная дорога бесследно рассеяла вчерашний хмель. И Мушни почувствовал такой нестерпимый, всепоглощающий голод, что забыл даже о боли в плече, которую все это время подавлял постоянным усилием. Забыл и о грозящем ему впереди.
Забыть — забыл, но все равно был мрачен, когда Тапло привела его, наконец, в дом Квирии. Несмотря на его состояние, бабушка Квирии, старушка лет восьмидесяти, ему понравилась. Такая женщина могла вырастить рано осиротевшего внука. Отец Квирии погиб под снежной лавиной, мать унесла лихорадка. Остался Квирия на руках у бабушки, и та все силы свои отдала внуку: летом поднималась в горы, а зимовала, как и все, внизу, в Алвани. Других мест она не видела, не интересовалась ими, как, впрочем, не интересовалась ничем, не имеющим отношения к ее семье. Лет пять назад, когда Квирия возмужал и крепко стал на ноги, бабушка сразу освободилась от всех забот, — Мушни и сейчас видел, сколько в ней бодрости и сил. Стремление к новому коснулось и ее души — и тогда ей захотелось увидеть поезд. В последнее время только и слышишь, что о машинах, самолетах, поездах. А ей приходилось ездить лишь на лошадях — в горы и обратно. Правда, автомобиль она видела в Алвани, самолет — в Омало, а вот на поезд посмотреть не пришлось.
В один прекрасный летний день бабушка оседлала лошадь и отправилась в Телави. Ехала она не спеша, долго. Приехала под вечер на станцию, откуда только что отошел поезд. А следующий прибывал утром. Старушка смертельно обиделась. Как это — она все дела бросила, в такую даль приехала и — напрасно! Рассерженная, не дожидаясь утра, она пустилась в обратный путь, так и не увидев поезда. По словам Тапло, после того случая бабушка больше не изъявляла желания познакомиться с поездом. Деревенская молодежь по сегодняшний день над ней подшучивает, но ее это мало трогает.