Расплата
Шрифт:
«Что-то надо придумать?» — преследовала его неотвязная мысль. Но ничего дельного в голову не приходило.
Тапло догнала Мушни.
— У вас что? Женщин уважать не принято? — сердито спросила она.
— Принято.
— Тогда можно было меня подождать.
Мушни извинился.
Тропинка свернула в лес и спустилась в овраг. Оттуда доносился глухой рокот воды. Мушни шел следом за Тапло, и она нравилась ему все больше и больше. Нравилось, как легко она перепрыгивает с камня на камень, как сдержанно и строго разговаривает с ним — будто пожилая опытная женщина. Одета она была все в то
Некоторое время они молча шли по щебенистой тропке. Когда дорога стала ровнее, Тапло, шедшая впереди, дождалась его и спросила:
— А вчерашний вечер ты помнишь?
— Помню, конечно, — ответил Мушни, хотя почти ничего не помнил.
Она попыталась скрыть выступившую на лице лукавую улыбку, но Мушни все равно ее заметил.
— Ты всем так с ходу в любви объясняешься?
«Что это я наболтал вчера?» — встревожился Мушни, но выражение лица девушки успокоило его.
— Я объясняюсь тем, кто этого достоин, — он обнял Тапло за плечи.
Она резко отстранила его руку.
— За кого ты меня принимаешь? — крикнула она. — Смотри, не то…
— А что не то? — Мушни улыбнулся.
— А то, что у меня жених есть! — Тапло все-таки не сдержала улыбки, и Мушни осмелел, на лице его появилось выражение уверенного в себе мужчины.
— Осторожнее, братец, — пригрозила Тапло, — а то как бы я тебе вторую руку не вывихнула.
Она ушла вперед.
И все-таки она смеялась. И потом, когда тропинка пошла круто под гору, она долго еще оглядывалась и лукаво улыбалась.
Но теперь она больше не интересовала Мушни. Настроение у него испортилось, и он вернулся к действительности. А что в ней — в этой действительности? С незнакомой девушкой идет он неизвестно зачем в чужое село. Вернется — его задержат. Не арестуют сейчас — успеют сделать это, когда он прилетит в долину. В общем, он в капкане, а еще с женщинами заигрывает. Если бы он знал эту девушку или хотя бы Квирию! Куда делся револьвер? Все молчат, и она молчит. Сама Тапло небось смеется над ним в душе. Да еще рука болит невыносимо. Под гору идти оказалось еще хуже, чем в гору. «Вылечу руку и явлюсь, куда следует, — подумал он твердо, — все равно схватят. — И тут же заколебался. — А если посадят?..»
У ревущей реки они остановились. Впереди был мост, а за ним начинался подъем, длинный и лесистый.
— Болит? — спросила Тапло.
— Болит, — мрачно подтвердил Мушни.
Она почему-то избегала его взгляда и смотрела на другой берег, где не было ничего интересного, кроме столетних сосен.
— Помнишь, как мы с Квирией тебя вчера спать укладывали? — Тапло почему-то упорно возвращалась к этой теме. — Ты, братец, пить совсем не умеешь, я — женщина, и то больше тебя выпила.
— Вы с Квирией? — переспросил Мушни и потом сказал. — Помню.
— А помнишь, что ты мне говорил, когда Квирия ушел? — В глазах ее блестели лукавые искорки.
— Еще бы не помнить: говорил, что люблю тебя.
— Ты опять за свое!
«Сама
— Что поделаешь: полюбил я тебя с первого взгляда!
— Ну, начал!..
— Не я начал, а ты сама…
— Что я сама? — Тапло по-настоящему рассердилась и нахмурила брови.
Мушни разозлился, он вспомнил пропавший револьвер и вспылил:
— А то, что прицепилась: помнишь, помнишь? Ничего я не помню, если хочешь знать!
Тапло посмотрела на него с укоризной:
— Я так и думала, что ты ничего не помнишь. — В голосе ее звучали одновременно и обида, и насмешка. — Потому и спрашиваю.
5
Передохнув немного, они перешли через мост и двинулись в гору. Тапло почти бежала, оставив Мушни далеко позади.
Мушни уже знал, что Тапло — школьная подруга молодой жены Квирии и часто ее навещает. Поэтому сегодня она и оказалась его проводницей. Тапло следовало выбросить из головы, хотя ни одна женщина не нравилась Мушни так, как она.
Может, это сон вчерашний виноват. Но ведь и сон тоже часть нашей жизни, он изменяет настроение, на мысли разные наводит. Правда, сны быстро забываются. Но разве не забывается так же быстро реальное прошлое? Чем же воспоминание отличается от сна? Ничем. Иной сон больше взбудоражит душу, чем любая реальность.
Как сон, вспоминаются теперь Мушни годы, проведенные в России. Три года военной службы. Их часть стояла в маленьком городке на берегу большой реки. Мушни — крутил баранку, в армии шоферскому делу выучился. Ему нравился городок, нравилась река, нравились люди. По воскресеньям, если получал увольнительную, он ходил в клуб на танцы. Стоял у стены и смотрел, как неутомимо кружатся друг с другом беленькие красивые девушки. Они волновали Мушни. Он вслушивался в их звонкие голоса, вглядывался в светлые ясные глаза. Но заговорить не решался и простаивал у стены, пока товарищи танцевали с девушками.
Однажды, в конце вечера, аккордеонист громко объявил:
— Дамы приглашают кавалеров!
Девушки приглашали своих знакомых и поклонников.
И к Мушни подошла какая-то девушка и пригласила его наклоном головы.
Мушни растерялся: во-первых, он не умел танцевать, а во-вторых, всегда подшучивал над товарищами, такими неуклюжими в грубых солдатских сапогах.
— Я не танцую! — отказался он.
— Почему?
— Не умею.
— Я вас научу.
— Трудное дело.
— Совсем нет, было бы только желание.
Девушку звали Таней, и в тот вечер Мушни пошел ее провожать. Таня жила с двухлетней дочкой, год назад она разошлась с мужем. Работала на фабрике.
Два месяца Мушни провожал Таню с танцев домой. И однажды остался у нее. До утра. И на танцы ходить перестал. Как выдастся свободная минута — бежал к Тане в ее уютный домик на самом краю города, на берегу реки. Привык. Если не видел ее долго, тосковал.
Отслужил свой срок в декабре. Что делать дальше? Куда ехать? Воспитавшая его бабушка — да и та не родная — давно умерла, оставив ему в наследство швейную машинку, старинный буфет и пустую комнату. К кому же возвращаться? Кого радовать? И Мушни остался с Таней.