Расплата

Гегешидзе Гурам Шалвович

Вамех выписался, и Алиса почувствовала — что-то кончилось с его уходом. Она стояла у окна и смотрела вслед Вамеху, который уходил по главной улице в полинявшей от стирки рубахе. Шел он медленно, неизвестно куда и зачем, и Алиса поняла вдруг, что каждое утро, пока Вамех находился в больнице, ее по дороге на работу не покидало ожидание чего-то важного, решающего, могущего случиться сегодняшним же днем, случиться и все решить. Всю неделю, переполненная особой радостью, бежала она в больницу, и ни разу за весь день не могла равнодушно пройти мимо палаты Вамеха. За эти дни она успела поссориться с Ясоном и подружиться с Джемалом, но все это как-то между прочим, всю эту неделю она жила иным интересом,

так, по крайней мере, казалось ей, а теперь, когда Вамех выписался из больницы, когда он так равнодушно ушел, пересек главную улицу и пропал за аптекой, Алиса ощутила горечь неудовлетворенного любопытства: что-то закончилось, жизнь снова приобретает окраску привычной повседневности, и наступающие дни не сулят ничего, чего можно было бы ожидать с радостным нетерпением.

— О чем задумалась? — спросил Джемал, который незаметно подошел к ней и встал рядом.

— Ни о чем, просто так, — Алиса очнулась.

Джемал выглянул на улицу:

— Ушел Вамех?

— Да, ушел, — ответила Алиса. — Странное впечатление оставляет этот парень, не правда ли? — задумчиво проговорила она.

— Да, он кажется немного странноватым, — закивал Джемал и предложил: — Пошли сегодня в кино?

— Что там?

— Музыка отличная, послушаем.

— Что ты все про кино да про кино, ты же знаешь, что я не хочу встречаться с Ясоном.

— Почему?

— Почему? — Алиса промолчала. — Эх, да ладно! Пойдем ко мне, если тебе хочется музыку послушать. У меня ведь отличные пластинки.

7

Шамиль два дня провалялся в постели, и даже на третий день, когда он смог встать, челюсть ныла так сильно, что трудно было разговаривать.

Во всем городе только один человек не боялся Шамиля, и этим человеком был косоглазый Дзуку. Что же касается остальных, то они никогда не осмеливались перечить Шамилю, дружили с ним или сохраняли добрые взаимоотношения, одни преклоняясь перед сильным, другие — труся, третьи — гордясь таким приятелем. И только Дзуку ни в грош не ставил Шамиля, и Шамиль это знал. Знали и другие, это сразу бросалось в глаза. Разумеется, и Шамиль не боялся косоглазого Дзуку. Дзуку слыл покладистым малым, он терпеливо сносил дружеские подтрунивания, никогда не стремился в главари, но в бешенстве или под пьяную руку был способен на самые дикие выходки. В такие минуты, в отличие от Шамиля, который никогда не терял хладнокровия, он уже не ручался за себя, и Шамиль, зная это, остерегался сталкиваться с Дзуку, понимая, что сладить с ним будет не так-то просто. Несмотря на осторожное отношение к Дзуку, Шамиль слыл в городе за первого головореза и силача, и не без оснований. Сил хватало, дрался он отменно, и никто не помнил случая, чтобы кто-нибудь мог одолеть Шамиля. Все остерегались его, предпочитая с ним не связываться.

И вот в городе объявляется незнакомец, который двумя ударами укладывает Шамиля на двое суток в постель. Шамилю были известны все события, последовавшие за этим, но он отлично понимал, что его авторитет пошатнулся.

Так оно и было. Городские парни втихомолку поговаривали о некоем незнакомце, который так отделал Шамиля, того самого Шамиля, которого знал весь город, что его бесчувственного пришлось на руках отнести домой. Правда, и тому парню досталось, теперь он в больнице, но все знали, что Резо, дружок Шамиля, подкрался к нему сзади, когда он брился, и ударил исподтишка. Всем было известно, что юноша в черном с порезанным горлом, истекая кровью, все же выскочил из парикмахерской и погнался за Резо, чтобы отплатить ему, а Резо трусливо удрал, не то бог знает, что бы с ним было. Поэтому общие симпатии были на стороне незнакомца. Новый герой появился на арене, и все ожидали

дальнейших событий.

А Вамех, выписавшись из больницы, шел по вечерней улице, даже не подозревая, да и откуда ему было подозревать, какие страсти кипят вокруг него, чем он является для городских парней.

Задумавшись, шел он по улице, в черном, как и прежде, и фиолетовый шрам резко выделялся на его горле. Прохожие останавливались, с нескрываемым любопытством провожая взглядом неторопливо шагающего Вамеха. Их лица застывали в глупом удивлении. Стоило ли удивляться тому, что человек спасся от смерти? Разумеется, нет, но все удивлялись, хотя досконально знали историю его спасения, изумленно оглядывались вслед Вамеху, который неторопливым шагом проходил по улице. Вамех шел по направлению к базару и испытывал чувство облегчения от того, что все меньше прохожих попадается навстречу.

Он остановился перед парикмахерской у базара, перед той самой, в которой его ранили. Тот же самый парикмахер, что брил его в то злополучное утро, сидел в кресле и читал газету. Улица была пуста. Вамех перешел дорогу и вошел в парикмахерскую. Парикмахер обернулся на шаги и замер, открыв рот.

Вамех рассмеялся.

— Тогда нам помешали, — сказал он, — надо бы добриться…

Растерянный, обомлевший парикмахер суетливо поднялся, свернул газету, положил ее на край стола и выдвинул кресло.

— Я тут ни при чем. Вы же видели, как все произошло, — говорил он, зачем-то суетливо роясь в ящике стола.

— Кто вас винит? — засмеялся Вамех, усаживаясь в кресло и разглядывая свое лицо в зеркале. Выросшая за неделю щетина — да и выросла она странно — на одной щеке гуще, чем на другой, совершенно изменила его. Парикмахер, понемногу приходя в себя, принялся взбивать пену.

— Так, значит, все обошлось благополучно? — осторожно поинтересовался он.

— Выжил…

— Ох, эти сукины дети, чуть не подвели меня под монастырь.

— Вы-то здесь при чем?

— Ни при чем, да все же чуть в переплет не попал.

Успокоенный парикмахер усердно скреб щеки Вамеха, а Вамех смотрел на себя в зеркало.

— Не скажете мне, кто был тот парень? — безразлично спросил Вамех.

— Тот парень? — Парикмахер задумался.

— Угу.

— Кто-то из дружков Шамиля.

— Как его зовут?

— Зовут? — Парикмахер снова задумался.

— Да.

— Не знаю.

— Знаешь ведь, — сказал Вамех и посмотрел в зеркало на парикмахера.

— Нет. Ей-богу, не знаю! — Парикмахер скривился.

Вамех понял, что парикмахеру известно имя того плешивого верзилы, но он боится назвать его. Пожилого человека было жаль, и Вамех не стал допытываться.

Бритье продолжалось.

Парикмахер лез из кожи, стараясь угодить Вамеху, поминутно направлял бритву и трижды намылил его щеки.

— Осторожней у раны, — попросил Вамех.

— Не извольте беспокоиться.

Долго старался парикмахер и наконец закончил бритье.

Вамех встал, разглядывая себя в зеркале. Он показался себе осунувшимся и бледным, но остался доволен, потому что бледность и худощавость только красили его. Все портил фиолетовый шрам, неприятно и страшно выделяясь на горле. Вамех долго разглядывал его.

— Какой рубец остался, — покачивая головой и всем видом выражая сожаление, посочувствовал парикмахер. — Ох, уж эти подонки!

Вамех достал деньги и заплатил вдвое.

— Премного благодарен, — поблагодарил парикмахер, — заходите еще.

— Больше не удастся, — сказал Вамех, — я сегодня уезжаю.

— Куда путь держите?

— Уезжаю от вас. В другие места.

— Значит, плюнули на того парня? — воскликнул парикмахер, поглядывая на шрам.

Вамех усмехнулся, похлопал парикмахера по плечу и направился к двери: