Распутица

Владыкин Владимир

Юлия поцеловала дочь, сохраняя полную, неподражаемую серьёзность, вздохнула.

– Варюха, ты чего, а я так хотел посмотреть большую реку.

– Сынок, река всё равно подо льдом сейчас. Зима нынче крепкая, – сказала благодушно мать, вздохнула и задумалась.

Николай собрался, Юлия провожала его возле двери. Муж ушел, даже не поцеловал её. Но она нисколько не обиделась, так как испытывала перед ним чувство вины оттого, что отнимала у него счастье и втайне думала почему-то о другом, тогда как была беременна от мужа. Она до сих пор не знала, любила ли его хотя бы немного или это только ей так казалось, что любила, в чём

ему вчера призналась как-то уж импульсивно и о чем ему никогда не говорила, считая, что любовью не шутят. Но она произнесла те слова в знак благодарности за его доброе отношение к ней и детям. Сейчас она вспомнила, что тогда эти слова её немало удивили тем, что так легко у неё вырвались. Ведь она их говорила искренне только покойному мужу. И, возможно, вполне могла сказать тому, с кем теперь участвовала в деле; и она с сожалением подумала, что вполне способна притворяться. Но всё равно она не виновата перед мужем, что так устроено её сердце, просто ей удалось избежать мучительного волнения, какое она бы испытывала, когда ехала бы с Николаем в автобусе и тряслась от догадок: как встретят её родители мужа?

– Сейчас позавтракаем, и вы пойдёте гулять, пойдёте? – спросила она.

– А у меня правда животик болит, – проговорила жалобно Варя.

– Может, тебе так кажется?

– Когда кажется, надо креститься! – ответил Женя. – Притвора самая настоящая, из-за тебя не поехали в станицу…

– Нет, я совсем не притвора, правда болит! – повысила жалобно тон.

– Пора покушать, золотце моё, и тогда всё пройдёт… Ну, встанешь?

– Да, я уже залежалась, – не поднимая глаз, как старушка Никитична, ответила дочь, и Юлия ласково ей улыбнулась.

– Вот и хорошо… Я пошла накрывать стол.

Находясь на кухне, Юлия увидела, как к окну подлетела синица и села на карниз с уличной стороны. Она подошла ближе, но птичка всё равно не улетела. В этом знаке ей виделось что-то доброе, и у неё радостно стало на сердце. На улице крупными хлопьями валил снег, плавно опускаясь на землю. Он был такой густой, будто лилось с неба мороженое. В этом сильном снегопаде что-то было торжественное, символическое, поднимавшеё настроение – как после хороших вестей. Эти крупные пушистые, мохнатые снежинки казались счастливым предзнаменованием и несли в себе бодрый заряд зимней энергии. Юлия подумала, что если родится дочь, она непременно назовет её Снежаной в честь этого головокружительного снегопада. И в голове, как снежинки, кружились слова песни о зиме, исполнявшейся каким-то певцом. В той песне было столько романтики, отчего невольно подумала о Михаиле. Но тут же вспомнила, что у неё остались непроданными одни джинсы и несколько зонтиков, но ещё было несколько самодельных брикетов сливочного масла.

– Смотрите, дети, какой идет снег! – воскликнула она. – Вот матушка-зима нас радует. Когда будете гулять, далеко не уходите. Всё поняли? – наставительно прибавила мать.

– Да, я это знаю, а вот Варька хочет всегда убежать в чужой двор.

– Там девочки хорошие, а в нашем дворе гадкие, они играть не дают.

Юлия покормила детей, одела их и проводила на лестничную площадку. Когда они спускались вниз, она позвонила к соседям, открыл тот самый, поступивший с ней дерзко, высокий парень, стоявший в одних трусах.

– Извините, молодой человек, наверно, я ошиблась дверью, – растерянно произнесла она, при всём том вспомнив, что эта та самая квартира,

о которой её предупреждала пожилая женщина из соседней квартиры, что там собираются одни пьяницы и наркоманы. Как же она об этом забыла, но деваться было некуда, и она спросила:

– Извините, молодой человек, вам случайно джинсы не нужны?

– Какие джинсы?

– Американские, монтановские. Я принесу сейчас, вы постойте, – ей казалось, что её не туда несло.

Парень стоял, не понимая, чего, собственно, от него хотела молодая женщина, которую он уже где-то видел. Юлия вскоре вернулась с пакетом, в котором лежали джинсы.

– Пошли – примерю! – грубо бросил тот, пропуская её в квартиру.

– Ты один живешь? – Юлия не заметила, как перешла с ним на «ты».

Квартира была двухкомнатная и давно не прибиралась, так как везде было грязно: мебель стояла новая, голая, без ковра стена, оклеённая обоями, на полу во всю длину и почти во всю ширину комнаты лежал зеленоватый войлочный затоптанный палас. Телефон стоял на столике в передней.

– Ну, где твои штаны?

Юлия, вынув из пакета, подала. Её вовсе не смущало то, что он был в одних трусах и майке, она смотрела на парня как на клиента. Руки у него были в наколках, что тотчас её поставило в неловкое положение: она знала, что те, кто отбывал срок в тюрьме, имели татуировки. У Семена вся грудь синяя от татуировок, а на плече выколот большой крест, под которым была надпись: «Несу всю жизнь».

Парень небрежно выхватил джинсы и с ними пошел в другую комнату, там у него была спальня, стоял магнитофон «Весна», кассеты которого разбросаны где попало по столу и на подоконнике. Под столом выстроились пустые бутылки из-под вина.

Он вышел в джинсах, они были по его размеру, но только сильно обтягивали его стройный худощавый стан.

– Брючата, я должен признать, классные! И сколько заламываешь?

– Три сотенки, так мне сказали!

Парень удивлённо присвистнул.

– Давай сбавляй, а то у меня в кармане не шиша, надо рвать когти к матери. Видала, как живу, точно медведь в берлоге. Ты, значит, живешь тут с прапором?

– Это не столь важно. Ну, так берешь за триста?

– Ты что, офанарела, откуда у бича такие бабки?

– Ну, тогда бы сразу сказал, а я сбивать таксу не могу. Прейскурант не мной установлен. Меня попросили продать.

– Слушай, как тебя зовут, я тебя уже раз видел здесь…

– Я тоже тебя видела пьяного, ну так и что? Мне некогда, думай скорей.

– Сбрось полтинник, и бегу к матери, – сказал парень.

– Не надо торговаться со мной, я сама цену не устанавливаю. Снимай, и я пошла.

Парень прямо при ней стащил джинсы и вернул молодой женщине, понимая, что она с кем-то связана тесными деловыми отношениями, и отступился от неё.

– А что же ты не убираешь квартиру? – поинтересовалась она, уходя от него. Парень провожал к двери.

– Ничего, подруга придет – заставлю.

– А сам не можешь?

– Ладно, чего пристала. Прапору своему говори, чего он может, а чего нет, а если надо…

Юлия ушла, не дослушав парня, словом, она обошла несколько квартир, и наконец покупатель нашёлся. Потом она продала масло. И если считать деньги, кажется, всё сходилось. В субботу она ни разу Михаилу не звонила. Он назначал, в какое время звонить наиболеё удобно, чтобы не нарваться на жену. Но он не знал, что ей хотелось бы подружиться с ней…