Рассказ-приквел к Кровавому закону
Шрифт:
— Ненавижу тебя, — выдохнула девушка.
— И я тебя.
Долгий поцелуй, страстные объятия, прерывистые вздохи — это повторялось изо дня в день, но ни ему, ни ей это почему-то не могло надоесть. Это было похоже на какой-то нечеловеческий, животный голод. Они украдкой целовались в темных коридорах, словно совершенно случайно сталкивались там друг с другом, они приходили в этот тоннель, когда удавалось выкроить несколько свободных часов, Ринслер часто навещал Эву перед сном… но всего этого было мало.
Эва не могла объяснить свое состояние. Она не понимала, что с ней происходит,
Это было ненормально.
Так не должно было быть.
Хотелось услышать хоть что-нибудь другое, кроме уже заученного: " — Ненавижу тебя. — И я тебя.". Хотя и эти слова обладали особым очарованием, ведь ими не ругались, их выдыхали в порыве страсти, так по-особенному выражая свои чувства…
Но Ринслер больше ничего не говорил.
Он был из тех, кто ничего не говорит, предпочитая держать бессмысленные фразы в себе, зато достаточно компенсируя свое молчание действиями. После того, как на тренировке он чуть не убил троих мужиков, совсем недавно наведавшихся к Эве, остальные воины быстро сложили общее представление об их отношениях и на рожон больше не лезли. Особенно после того, как на Боях Ринслер вогнал меч особо непонятливому прямо в глотку, распоров шею изнутри. Эва даже как-то услышала, что среди воинов ее шепотом называют "его девушкой".
Было приятно. Льстило, да. Но не более того, потому что Ринслер молчал. На все расспросы и насмешливые фразы он лишь грубо отмахивался. Эва ничего от него не слышала, кроме "и я тебя". Этого было мало, хотелось чего-то большего. Нельзя было этого хотеть — правда, это она поняла слишком поздно — но она хотела. Девушка прижималась к мужчине настолько сильно, насколько только могла. Она целовала его с такой отдачей, на которую, казалось, вообще не была способна. Она получала в ответ на свои особо красноречивые движения, как-то показанные опытными "лапочками", хриплые стоны. Она чувствовала, как с каждым разом его объятия становятся все крепче, она понимала, что плотское удовольствие было скорее лишь фоном, намного дольше они лежали на кровати, или, как сейчас, сидели на полу, и он перебирал пальцами ее волосы. Зачем он это делал, так и оставалось загадкой, но Эва не возражала.
Однако, несмотря на все это, Ринслер говорил только "и я тебя".
А у девушки в голове билось лишь одно слово: мало.
Эва потиснее прижалась спиной к мужской груди. У них было еще немного времени, прежде, чем хватятся ее или его.
— Как ты меня находишь? — тихо спросила она, чувствуя, как его руки вновь принимаются за свое любимое занятие — ее волосы.
Разговаривать было непривычно. Обычно они сидели тихо, не говоря ни слова, просто чувствовали, как быстро уплывает время. Вот сейчас придется встать и вновь вернуться к привычным
— Поверь, — прерывая ее размышления, ответил Ринслер, — я знаю эти тоннели наизусть. А ты слишком предсказуемая.
От этого заявления девушка обиженно дернулась, но тут же вскрикнула от боли — ее волосы мужчина из своих рук не выпустил. Пришлось показывать свое оскорбление затылком.
— Когда-нибудь я спрячусь от тебя так, что ты меня никогда не найдешь, — зловеще пообещала Эва.
— Где? — усмехнулся Ринслер.
— Да хотя бы на небесах.
— Не сможешь, — предостерегающий шепот раздался прямо у нее над ухом, отчего по телу побежали мурашки, — я найду тебя даже на небесах. А там уж ты точно никуда не денешься.
Эва выдавила из себя улыбку, но в душе у девушки вновь поселился маленький червячок сомнений, а в голове забилась привычная мысль: мало. Эва сглотнула и, чувствуя, как сердце подпрыгнуло в груди, выдавила:
— Ненавижу тебя.
В ответ повисла тишина. Девушка уже испугалась, что сболтнула лишнего и все испортила, но спустя несколько мгновений Ринслер выдал свой привычный ответ, только на этот раз каким-то совершенно не своим голосом, словно в чем-то переступая через самого себя:
— И я тебя.
Такой расклад вещей, когда кто-то вдруг поставил себя выше других и заявил свои не существующие права на вшивую "лапочку", устраивал далеко не всех. Те, кто чувствовал явное превосходство Ринслера, на рожон не лезли. Те, кто понимал, что Ринслер сильнее, но мириться с таким раскладом вещей не желали, в тайне пытались найти лазейку, чтобы проучить больно много возомнившего о себе мужика.
И лазейка нашлась.
В лице нескольких воинов, так же ущемленных таким поведением. Одному недовольному выстоять было практически нереально, но когда вас много — задавить причину недовольств ничего не стоит, и ничто этой причине уже не поможет, даже верный друг.
Лекс услышал их разговор случайно. Невесть с чего решил пораньше уйти с тренировки, да еще и по тоннелю самому темному пошел, чтобы гадкая слизь не мозолила глаза. Судьба? Нет, в нее Лекс не верил. Однако какая-то доля удачи тут по-любому присутствовала.
Мужчина услышал странные шепотки еще даже не выходя из тоннеля, и сразу понял, что тут что-то затевается. Медленно и бесшумно приблизился к краю стены, выглянул за угол и за несколько секунд успел различить как минимум пять мужских теней.
— Делайте с ней, что хотите, — шепотом, наполненным искренней яростью, или, скорее, ненавистью, возвестила одна из теней. — Хоть убейте ее, но только так, чтобы доходчиво объяснить ему, что такое тут не принято, понятно?
— А если он нас после этого… того? — с некой долей страха спросила другая тень.
— Что, испугался одного маленького идиота?
— Нет, но…
— Если его возмущение перейдет границу, мы сами его "того", — отрезал, как Лекс понял, главный среди заговорщиков. — А теперь руки в ноги и вперед, навстречу к недоступной шлюхе.