Расскажи мне
Шрифт:
***
Умываясь в чужой ванной, Василиса не узнала себя в отражении зеркала. И дело было не в припухшей слегка посиневшей щеке, а в глазах, в которых поселилась не только обида и смятение, но ещё и мудрость взрослого человека, который познал настоящую боль.
Ночной сон выбросил из памяти кадры фильма ужасов, который она сама смотрела пока отрывками и только одним испуганным глазом. Кому по силам излечить её от тех старых кошмаров? Кто сможет прикоснуться и не сойти с ума от состояния полного одиночества, беззащитности, отчаяния на грани безумия и ощущения бесконечности этой пытки? Только она сама.
Выйдя из
И ещё: она не может сейчас вернуться домой, туда, где застал её кошмар и туда, где были руки, ударившие её. Как будто детская боль из прошлого увидела носителя страданий в настоящем. Василиса не могла пока видеть отца.
Она ясно осознала, что её жизнь изменилась, а земля не сошла со своей оси. Для всех остальных всё по-прежнему. Пора и ей взрослеть. Что у неё есть? Кто у неё есть? Кто никогда не сделает ей больно? Егор. У неё был Егор. И мама. Тяжёлая отцовская рука как-то враз отдалила её от него. Была ещё Машка, которая пока ничего не знала. Был Павел, который после вчерашней ночи уж точно не посмотрит на неё, как на девушку. Она для него "почти сестра". Пусть так. Есть Ромка. Надолго ли? Вася устала от его ревности, претензий и активных притязаний на близость.
Тем же днём они втроём обедали на кухне Павла, ни словом не касаясь вчерашнего вечера. Прибрав посуду, все устроились в комнате, "почти брат" отдал ей свой ноутбук, и Вася искала: что бы такое почитать или посмотреть, чтобы хоть немного отвлечься, но измученный событиями мозг поступил по-своему, и только почувствовав мужские руки, укладывающие её на диван, она поняла, что уснула.
Парни ушли на кухню, а она плавала в дремоте, периодически проваливаясь в настоящий сон. Просыпалась в тревоге и снова засыпала. Её разбудили знакомые голоса, среди которых хорошо угадывался отцовский: приглушённый и тревожный. Василиса зажмурилась и свернулась клубком под пледом, пахнувшим Павлом - это было детской потребностью спрятаться от чего-то страшного, чему она не могла пока противостоять.
– Она спит. Пусть остаётся пока у меня,- парень тихо убеждал.
Слёзы облегчения потекли сами собой, обжигая саднящую левую щёку.
– Но, Паша, как же так?- разочарованный родной голос вызвал раскаяние.
Набравшись мужества, Вася поднялась и вышла в коридор, прямо встретила потерянный взгляд родителя. Одна ночь добавила ему морщинок у рта, он осунулся и казался сейчас старше своих лет, а сейчас смотрел на неё, умоляя о прощении. Шаг навстречу - она, всхлипнув, ткнулась лбом ему в плечо и обняла за талию, отдавая свою боль и принимая его. Его боль была больше - она поняла это сразу, едва заглянув в страдающие глаза.
– Поедем домой?- спросил, наконец, отец.
Василиса помолчала и отошла к стене, повторив обычную позу брата: лодыжки скрещены, руки в карманах джинсов - и отрицательно помотала головой.
– Завтра.
"Может быть"- добавила про себя.
***
Вечерняя
– Иди под душ и ложись спать,- хозяин квартиры протянул ей свой халат и ободряюще улыбнулся. А потом напоил обжигающим чаем с мятой.
Недосып сказался, и он уснул, почти сразу же, как только девчонка устроилась на его диване.
– Паш?
– Ммммм?
– Спасибо.
– Спокойной ночи, малыш.
Павел уснул и в странном своём сне то ли оправдывался перед кем-то, то ли пытался кому-то объяснить своё состояние: "Я не понял, как это произошло и когда".
Он неожиданно проснулся среди ночи, долго лежал, прислушиваясь к Васькиному дыханию, вышел на кухню покурить, смял раздражённо пустую пачку и выбросил её в мусор. В комнате был новый блок, но он сейчас ни за что не пошёл бы стучать дверцами секретера, чтобы достать его оттуда. Распахнув настежь окно, он стоял в одних боксерах, окутанный ночной зябкой темнотой до тех пор, пока не услышал лёгкие шаги и встревоженный тихий голос:
– Паш, что?
Он вдруг смутился и не обернулся, осознав, что стоит в одних боксерах, почти голый.
– Иди, малыш, ложись. Всё хорошо.
Павел вернулся в свою постель через несколько минут и уснул почти сразу.
***
Василиса жила в его квартире уже четыре дня. Муромов с утра уезжал на работу, возвращался к вечеру к накрытому столу. Что-что, а готовить Василиса научилась. Мама работала по сменам, и волей-неволей приходилось вставать к плите. Правда, у Василисы было подозрение, что таким образом из неё пытаются сделать примерную хозяйку, что подтвердилось лишь однажды, когда братец выдал:
– Я не хочу потом краснеть перед твоим будущим мужем.
Василиса разговаривала с Романом по телефону, ничего толком ему не объясняя, а заявляя только, что не в состоянии встретиться с ним сейчас, потому что пришлось срочно уехать. Ромка бесился, но ничего поделать не мог. Машка ахала и предлагала помощь: "Что надо, Вась?".
– Не говори Разину: где я. Ври одинаково со мной: пришлось срочно уехать по семейным обстоятельствам. Тем более, что это почти правда.
Ежедневно приезжал Егор то с вещами, то с продуктами, то с так любимыми ей нектаринами. Синяк постепенно приобретал радужный цвет, не вызывая, однако, никаких комментариев или жалоб: она просто подходила к зеркалу, равнодушно разглядывала себя, мазала пахучей мазью щёку и радовалась, что живёт у Павла.
– Малыш, мне надо по-быстрому на одну встречу сгонять, а потом я вернусь и отвезу тебя домой. Идёт?
– Угу. Я пока ужин приготовлю.
Пребывая в приподнятом настроении, после того, как Василиса снова стала собой, Павел совершенно забросил Карину, отнекивался от встреч, объясняя свою занятость просто:
"Дел по горло",- и даже не утруждал себя ответом на возмущённое: "Каких ещё дел?".
Появившись через пару часов с широкой улыбкой в дверях собственной квартиры, Муромов первым делом, втянул в себя витающие вокруг аппетитные запахи рыбного пирога с сайрой (своего любимого), а скинув ботинки, заметил лишнюю пару женских туфель. Медленно поднял глаза и встретился взглядом с Кариной.