Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
Шрифт:
– - У Черного камня,-- продолжал Псалтырин,-- вот здесь, смотри: ты знаешь это место,-- не возьмете, скажете: далеко, дорог нет, да я и сам вас туда не пущу... У Бобылька вырублено, на Сосновке выгорело, по берегу Тунтора ни одного бревна не найдешь,-- все начисто разворовано, при благосклонном содействии заводского смотрителя. Не так ли, Ирод?
– - По Тунтору лесу быть не должно, так точно.
– - А куда он делся?
– - Вырубили-с.
– - Кто вырубил?
– -
– - Докладывал, своевременно! Действительно, докладывал, только не своевременно. Боже мой, самовольные порубки в 20, в 30, в 100 тысяч дерев, неизвестно кем учиненные! Чудеса! Строили барки, плотили плоты, работали сотни рабочих, и обо всем этом только тогда стало известно, когда барки и плоты уплыли, рабочие разбрелись по домам и всякие следы исчезли, кроме пней да голого места. О, господи! Как земля тебя носит, Ирод? Ну, хорошо. Дальше. Черная речка -- тоже для вас не годится. Где же?
Старшина думал, что можно бы указать Ванькину гарь, Медвежий лог и тому подобное, однако молчал и тоскливо смотрел на ярко раскрашенную карту дачи. Молчание его начинало производить странное действие на Псалтырина: мысли его невольно возвращались к Сухому логу, о котором просили мужики, и ему стало казаться, что нет решительно никаких оснований отказывать в их просьбе и что все доводы за отказ лишены всякого смысла. Впрочем, если б старшина не молчал, а настаивал, Псалтырин нашел бы опять тысячу возражений.
– - Ну, что же ты молчишь?
– - Воля ваша.
– - Ну, однако?
– - Да что... как хотите, так и делайте.
– - Странный ты человек, Тихон Иваныч! Ну, а ты как думаешь, Ирод?
– - обратился Псалтырин к Голубеву:-- Можно им Сухой лог отвести?
– - Отчего нельзя? Можно.
– - Да ведь сам же ты говорил, что они тогда весь Епанчин бор перепортят?
– - Можно сторожей для охраны поставить.
– - Сторожей, сторожей. Это мошенников-то, воров, негодяев? За штоф сами себя продадут. Будут пьянствовать, безобразничать, обирать мужиков -- вот и все. Уж именно приставить козла караулить капусту.
– - Как угодно. Мое дело сторона.
– - Будто бы? А, говорят, кто-то уж и цену объявил по 20 рублей со двора, а?
Голубев чуть-чуть покраснел и несколько глухо проговорил:
– - Какую цену?
– - За право вырубки леса из ближайших мест, а?
– - Не знаю-с.
– - Не слыхал?
– - Не слыхал-с.
– - А ты не слышал, Тихон Иваныч?
– - Насчет чего-с?
– - Насчет того, что кто-то с погорельцев просил по двадцати рублей за вырубку леса?
– - Не знаю-с... не слыхал-с. Кто бы это? Не знаю-с.
– -
Псалтырин опять сморщился, как от физической боли, и замолчал.
– - Так вот что, Тихон Иваныч,-- сказал он, наконец, точно пробуждаясь от сна:-- ты подумай еще, посоветуйся, а подумаешь, приходи... ну, хоть завтра утром часов в десять. И я подумаю.
– - Слушаю-с.
– - Пока до свидания.
– - Будьте здоровы.
– - С богом!
Старшина и Голубев вышли на крыльцо.
– - Эко погодье!
– - сказал старшина.
Голубев посмотрел на серое небо, на мокрые крыши и ничего не ответил.
– - Что это, господи, измаял расспросами, -- начал старшина,-- докудова это?
– - Прощайте,-- лениво сказал Голубев и хотел идти.
– - Погоди-кось, постой на минутку,-- удержал его старшина.-- Ты бы того... что ли... этого...
– - Чего?
– - Как-нибудь того бы, а? Какого лешего в самом деле.
– - О чем ты?
– - Да ты бы того... сбавил маленько, а?
– - Чего сбавил?
– - Ну вот! Ведь мы один на один. Ты бы по-божьи... по пяти рубликов, а? Чудесное бы дело!
– - Десять, меньше ни копейки.
– - Ну?
– - Верно. Прощай.
– - Да ты постой!
– - Нечего стоять. До свиданья.
– - Погоди-кось, постой, говорю!.. Пять бы.
– - Некогда мне.
– - Да ты погоди! Какого ляда. Больше шести не дадут.
– - Дело ихнее.
– - Ей-ей, не дадут, ни-ни.
– - Я и не прошу.
– - Знаю, что не просишь. Видишь, какая статья...
– - И десять дадут, и двадцать дадут.
– - Ни-ни, жаловаться хотят, вот, друг ты мой, какая оказия.
– - Я не боюсь.
– - Знаю, что не боишься. Только опять же прикажет управляющий Сухой лог отвести -- вот и все. Тогда, брат, сам знаешь... А тут бы сегодня же и дело все порешили.
Голубев вдруг засмеялся сухим, деревянным смехом, причем кожа на его лице растянулась и сморщилась в какие-то странные и нелепые складки.
– - Пускай отводит,-- сказал он,-- мне все равно. Не мытьем, так катаньем. Я их протоколами доеду.
Старшина в недоумении развел руками.
– - Как же так, братец мой?
– - А так.
– - Ну, не знаю.
– - А вот узнаете.
– - Это ведь тоже, брат... как тебе сказать...
– - Андрюшка в тюрьме отсидел?
– - Ну, отсидел, это верно.
– - А Пикараев? А Марчев? А за что? Не фордыбачь! Протокол, другой, третий -- раз, два, три, и готово! "Я и в лесу не бывал". Врешь -- был. Вот что. Понял?