Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
Шрифт:
– - Чудеса! Вчера слышать не хотели, а сегодня просите -- что это такое? Объясните мне ради бога.
– - Чего тут объяснять, барин? Ты сам нас уговаривал на Соболевском. Мы согласны -- больше ничего.
Псалтырин, неожиданно рассердившись, вышел из себя.
– - Мерзавцы!
– - закричал он звонким голосом, сверкая глазами.-- Предатели! Вор на воре, мошенник на мошеннике. Кому верить, кого слушать? Сам черт не разберет!.. Я, впрочем, знаю, чьи это штуки! Я разберу! И я вам все-таки Сухой лог отведу, мерзавцы!
Мужики, опустив
– - Все-таки Сухой лог отведу. Да, так и знайте!.. Марыч, позвать ко мне Ирода! Позови этого негодяя!
Марыч скрылся.
– - Я знаю, чьи это штуки!.. Предатели! Друг друга съесть готовы, мошенники!.. Есть ли у вас хоть что-нибудь человеческое!
– - кричал Псалтырин, как исступленный.
Вернувшийся Марыч доложил, что Голубев рано утром уехал на мельницу.
– - Ara!.. Знает кошка, чье мясо съела!.. Ну да хорошо, хорошо... не отвертится. А вы, милые люди,-- обратился Псалтырин к мужикам,-- можете убираться вон, нам рассуждать больше не о чем! С богом!.. с Иродом в стачку вошли -- ясное дело. Вон!
Испуганные старшина и ходоки поспешно удалились.
Псалтырин, бледный, с перекосившимся от гнева лицом, остался один среди комнаты. Руки его нервно дрожали, глаза горели лихорадочным блеском. В комнату неслышно вернулся Марыч с злорадно-торжествующей улыбкой на лице. "Как он их!.. Так и надо, так и надо!" -- думал он.
– - Неужели я так малодушен и подл, что еще оставлю на службе этого наглого негодяя?
– - говорил Псалтырин вслух.-- Вор, мошенник, грабитель!.. Никогда. А ходоки? А старшина? Каковы негодяи!.. Боже мой, какая подлость, какая грязь! Можно с ума сойти!.. Ну-ка ты, старая крыса!
– - обратился он к Марычу: -- рассказывай, как дело было...
Марыч просиял. С таинственным видом и фамильярной улыбкой сообщника он подошел ближе и заговорил, понизив голос до полушепота:
– - Такое дело. Главная статья -- запугал он их протоколами. "Все одно, говорит, нам из его воли не выйти, так ли, сяк ли, а он нас доймет".
– - Кто это он?
– - Старшина это про Ирода говорит: "Запужает он нас, говорит, протоколами: кто, говорит, больше кричал, с того и зачнет".
– - Какими протоколами?
– - А по лесной части. Страсть они их боятся! Был, не был в лесу, тут всегда можно погубить человека. Ну вот, они и напуганы.
Псалтырин нашел, что в этом нет ничего невероятного. Он вспомнил, как год тому назад был привлечен к суду за самовольную порубку человек, давно умерший; как крестьянин Пустышев, проживши несколько лет в другой губернии и вернувшись на родину, оказался по такому же делу приговоренным к тюремному заключению и, за пропуском всяких сроков, должен был отбыть это наказание; вспомнил и многое другое.
– - Ужасно, ужасно!
– - бормотал Псалтырин.
– - На шести цалковых порешили,-- рассказывал между тем Марыч: -- пятнадцать просил, десять просил -- не дали, уперлись. Ну, он и согласился на шесть.
"Съехал, однако, на шесть,--
– - Ироду-то только по пятишне пришлось,-- повествовал Марыч,-- а цалковый волостным за хлопоты.
– - Однако по пяти рублей -- тысячу двести восемьдесят рублей. Ну, да хорошо, посмотрим, как ты их получишь, дьявол!
– - Чего! Уж он получил. Вчера вечером и деньги отдали; им страховка из земства вышла, так из страховки. Теперь в расчете.
Псалтырин был поражен.
– - А ты не врешь?
– - спросил он, остановившись перед Марычем со сверкающими глазами.
Марыч перекрестился.
– - Вот, ей-богу... Разрази меня на месте... Лопни мои глаза!..
– - Следовательно, сам старшина из волостного сундука выложил деньги Ироду? Не может быть!
– - Провалиться на месте!
– - Великолепно! Я их всех под суд отдам, подлецов. Сходи за старшиной.
Марыч, увидев, что дело принимает серьезный оборот, струсил.
– - Не погубите... не выдайте меня... Узнают, что я рассказал,-- беда!..-- забормотал он жалобно.
Взбешенный Псалтырин цыкнул на него, как на собаку, и Марыч, проглотив какое-то слово, выбежал из комнаты.
Марыч очень долго не возвращался. Надо думать, что он принужден был все рассказать старшине, старшина совещался с писарем. Псалтырин метался по комнате, как зверь, в нетерпении заглядывая в окно, и даже выбегал на крыльцо. Наконец, явился трепещущий Марыч, за ним шел старшина. Последний был несколько бледен, но холоден и суров, как человек решившийся.
– - Садитесь, садитесь, почтеннейший,-- насмешливо обратился к нему Псалтырин.
– - Не беспокойтесь. Мы постоим.
– - Скажите, пожалуйста, страховые деньги уже выданы погорельцам?
– - Так точно, выданы.
– - Когда?
– - Вчерашнего числа.
– - Полностью?
– - Все на очистку.
– - Без всяких вычетов?
– - Так точно. И расписки есть на всю сумму.
– - Так-с, и расписки есть. Прекрасно. Теперь слушай, что я тебе скажу. Ирода я увольняю сегодня же. Относительно взятки, которую ты ему выдал и себе взял из страховых денег, будет произведено дознание. Я думаю, что мужики не будут покрывать Ирода и скажут правду, когда он уже не будет страшен. Тем паче, что я им отвожу Сухой лог, как они сами просили. Понимаешь?
Старшина страшно побледнел, однако сумел сохранить на лице выражение некоторой твердости.
– - Так-то, почтеннейший,-- продолжал Псалтырин язвительно,-- не миновать тебе суда, не миновать. Ирод скажет: не бирал, не знаю, и писарь останется в стороне, а вот уж ты-то -- как кур во щи! Обделали тебя, как дурака. И стоило ли огород городить? Из-за чего? Много ли на твою долю досталось? Во всяком случае, пустяки,-- рублей пятьдесят, самое большее -- сто... Дурак ты, дурак!
Старшина, сделав несколько нетвердых шагов вперед, вдруг повалился Псалтырину в ноги.