Рассказы и повести
Шрифт:
Они перешли дорогу, влекомые вывеской "Гриль-бар".
В баре почти пусто. За столиками в пальто сидели редкие пары. Играла тихая музыка.
– Есть хочешь?
– спросил Еж.
– Сейчас нет, - ответил Дюк.
Он хотел, потом перехотел и только чувствовал в теле общую нудность.
Еж принес бутылку коньяка с большим количеством звездочек и лимон, нарезанный кружками.
Разлил коньяк по стаканам, себе полный, Дюку - половину.
– Тебя как зовут?
– спросил Еж.
– Саша, - вспомнил
– Ну, Саша, - Еж поднял стакан.
– За успех мероприятия!
Дюк широко глотнул. Закусил. Ему стало пронзительно от коньяка и кисло от лимона.
Еж выпил. Скрючил лицо, как резиновая кукла, сбив нос и рот в одну кучу. Потом вернул все на свои места.
– Жаль, что меня не посадили, - сказал он.
– Куда?
– не понял Дюк.
– В тюрьму, - просто ответил Еж, размыкая лимонное кольцо в лимонную прямую.
– Скрыться бы от них ото всех. Поменять обстановку. В тюрьме, если хочешь знать, тоже жить можно. Главное, знаешь что?
– Нет, не знаю.
– Главное - остаться человеком. Я помню, после войны пленные немцы дома строили. На совесть. Я спрашиваю одного: "Ты чего стараешься?" А он мне: "Хочу домой вернуться немцем". Понимаешь?
Дюк внимательно слушал Ежа, но проблемы немца были далеки от его собственных проблем.
– Вы мне "Тауэр" обещали, - намекнул Дюк.
– Приходи и бери, - согласился Еж.
– Так нету же, - растерялся Дюк.
– На базе нету, а у меня на складе есть. Один. Бракованный. Стекло треснуло. Но стекло заменить - пара пустяков. Мои ребята и заменят.
Еж посмотрел на часы и сказал:
– Сегодня я уже не вернусь. Давай завтра. С утра. Ты сам придешь? Или пришлешь?
– Пришлю, - важно ответил Дюк.
– Я его грузину одному обещал. Но отдам тебе.
– Спасибо, - поблагодарил Дюк.
– Тебе спасибо. То, что ты сделал, дороже денег. Ты в самом деле счастье приносишь?
– Всем, кроме себя, - сказал Дюк.
– Это понятно, - поверил Еж.
– Почему понятно?
– Или себе за счет других, или другим за счет себя, - объяснил Еж.
– А вместе не бывает?
– Может быть, бывает. Но у меня не получается.
– А вы - себе за счет других?
– поинтересовался Дюк.
– Я не себе. В том-то и дело. Что мне надо?
– Еж прижал к груди обе лапки.
– Мне ничего не надо. Я старый человек. Все для них! И хоть бы раз они спросили: "Папа, как ты себя чувствуешь?" Я не стал бы жаловаться. Но спросить-то можно... Поинтересоваться отцом родным...
Дюку стало обидно за Ежа, и он спросил:
– А как вы себя чувствуете?
– Плохо!
– Еж подпер усеченной лапкой свою крупную голову и устремил грустный умный взгляд в лесное пространство.
– Из меня азарт ушел. Скучно мне! Скучно!
Смысла не нахожу. В чем смысл?
– Не знаю, - сказал Дюк.
– И
– Раньше думал: дети растут. Для них. Теперь выросли, и я вижу: это вовсе не мои дети. Просто отдельные люди. Сами по себе. Я - отдельный человек. Сам по себе. Я для них интересен только как источник дохода. И больше ничего.
Дюк вспомнил маму и сказал:
– Это нехорошо со стороны ваших детей.
– Нормально, - грустно возразил Еж.
– Если бы дети исполняли все надежды, которые на них возлагают родители, мир стал бы идеален... А он как был несовершенным со времен Христа, так и остался.
– А что же делать?
– настороженно спросил Дюк.
– Ничего не делать. Жить. Во всех обстоятельствах оставаться человеком. Как пленный немец. Все мы, в общем, в плену: у денег, у болезней, у желаний, у возраста, у любви и смерти. А...
– Еж махнул рукой.
– Пойдем, я тебя домой отвезу.
– Я сам доберусь. Спасибо, - поблагодарил Дюк.
Он устал от Ежа так, будто бесконечно долго ехал с ним в одном лифте. Хотелось остаться одному и думать о чем захочется. А если не захочется, то не думать вообще.
Добирался он три часа. Как до другого города.
В метро Дюк заснул и проснулся на станции "Преображенская" оттого, что женщина, работник метро, постучала его по плечу.
Дюк вышел из вагона, пересел в поезд, идущий в противоположном направлении, и его понесло через весь город до следующей пересадки. Дюк сидел, свесив голову, которая почему-то не держалась на шее, а моталась по груди, как футбольный мяч по полю. И ему казалось: он никогда не доберется до цели, а всегда теперь будет грохотать в трубах.
Наконец он все же добрался до своей лестничной площадки. Позвонил к тете Зине и сообщил необходимое: куда прийти и когда прийти. Дюк чувствовал себя, как после сильного отравления. И ему было безразлично все: и собственная победа, и тети Зинина реакция. Но реакция была неожиданной.
– А ковер?
– спросила тетя Зина.
– Что "ковер"?
– не понял Дюк.
– К мебели, - объявила тетя Зина.
Она, видимо, решила, что Дюк действительно "навроде золотой рыбки", а рыбке ничего не составляет достать новое корыто и новые хоромы.
– Это я не знаю, - сухо ответил Дюк.
– Это без меня.
Его тошнило ото всего на свете, и от тети Зины в том числе.
– Я щас, - пообещала тетя Зина и заперебирала короткими устойчивыми ногами, унося в перспективу свой зад, похожий на пристегнутый к спине телевизор. Тут же вернулась и сунула Дюку десятку, сложенную пополам.
– Что это?
– не понял Дюк.
– Возьми, возьми... Купишь себе что-нибудь.
– А что можно купить на десятку?
– простодушно удивился Дюк.
– Лучше купите себе... туалетной бумаги, например. На год хватит. Если экономно...