Рассказы о любви
Шрифт:
— К чему? Наши братья — набожные простые люди. Они заняты ежедневным послушанием и тем довольны.
— Великие слова. А вот там висит, как я вижу, портрет курфюрста Кельнского.
— В облачении епископа, совершенно верно.
— Лицо его не совсем удалось. У меня есть его портрет получше. Смотрите!
Он достал из потайного кармана изящную табакерку с миниатюрой в крышке. Рисунок изображал курфюрста в одеянии великого магистра немецкого ордена.
— Прелестно. Откуда это у вас?
— От самого курфюрста.
— Правда?
— Имею честь быть его другом.
Казанова с удовлетворением отметил, что уважения аббата
— Вы сказали, что ваши монахи набожные и довольные своей жизнью люди. Я начинаю завидовать такой жизни.
— Да. Это жизнь в служении Господу.
— Именно, к тому же вдали от мирских бурь.
— Совершенно верно.
Задумчиво следовал Казанова за аббатом и через некоторое время попросил выслушать его исповедь, чтобы он смог получить отпущение грехов и на следующий день причаститься.
Аббат проводил его к маленькой беседке, куда они и вошли. Казанова хотел опуститься на колени перед севшим аббатом, но тот не позволил ему этого сделать.
— Возьмите стул, — сказал он любезно, — и поведайте мне о своих грехах.
— Это будет долгий рассказ.
— Прошу вас, начинайте. Я буду внимательно слушать.
Обещал добрый человек не безделицу. Исповедь кавалера, хоть и говорил он по возможности кратко и быстро, заняла полных три часа. Аббат поначалу качал головой или вздыхал, ибо не встречал еще подобной череды грехов, и ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы успевать оценивать отдельные проступки, суммировать их и сохранять в памяти. Однако вскоре он это оставил и слушал лишь с изумлением беглую речь итальянца, рассказывавшего всю свою жизнь в непринужденной, живой, почти литературной манере. Иногда улыбка появлялась на лице аббата, а иногда и у кающегося, однако он не останавливался. Его повествование уводило в иные страны и города, на войну и в морские походы, там была придворная жизнь, монастыри, игорные дома; тюрьма, богатство и нужда сменяли друг друга, за трогательным следовало сумасбродное, за невинным скандальное, однако все это не походило на роман или исповедь, а излагалось непринужденно, порой даже с озорным остроумием и без преувеличений, ведь тот, кто все это пережил, не испытывает нужды прибавить что-либо или убавить.
Никогда еще аббат не слышал более занимательного рассказа. Особого раскаяния в тоне исповедующегося он уловить не смог, однако и сам вскоре забыл, что присутствует при этом как исповедник, а не зритель захватывающего представления.
— Ну вот, я достаточно долго докучал вам, — завершил наконец рассказ Казанова. — Кое-что я, должно быть, забыл, однако чуть больше или чуть меньше — не так уж и важно. Вы утомлены, ваше преподобие?
— Совершенно нет. Я не упустил ни единого слова.
— Могу ли я рассчитывать на отпущение грехов?
Еще полностью находясь под впечатлением сказанного, аббат произнес священные слова, которые отпускали Казанове его грехи и объявляли его достойным святого причастия.
После этого ему отвели комнату, чтобы он мог без помех провести время до утра в благочестивых размышлениях. Остаток дня он употребил на то, чтобы обдумать возможность пострижения в монахи. Будучи человеком настроения, он был скор в принятии решений, однако слишком хорошо себя знал и слишком привык все рассчитывать и взвешивать, чтобы не связать себя поспешно и не лишиться права распоряжаться собственной жизнью.
И вот он живо представил себе свое будущее монашеское бытие во всех подробностях
В записях он объявлял о своей готовности стать послушником обители Пресвятой Девы Марии. Однако чтобы проверить себя и исключить возможность ошибки, он просил дать ему десятилетний срок послушничества. Чтобы получить такой необычайно долгий срок, он выделял капитал в десять тысяч франков, который переходил монастырю в случае его смерти или выхода из монашеского ордена. Он также испрашивал разрешения приобретать за свой счет книги любого рода и хранить их в своей келье; книги эти после его смерти также отходили монастырю.
Вознеся благодарственную молитву по случаю своего обращения, Казанова лег спать, и спал крепко, как человек, чья совесть чиста как снег и легка как пух. А наутро он принял в церкви причастие.
Аббат пригласил его выпить с ним шоколаду. Казанова воспользовался этим, чтобы передать ему свое писание, сопроводив его просьбой дать благоприятный ответ.
Аббат тут же прочитал прошение, поздравил гостя с принятым решением и пообещал дать ответ после обеда.
— Вы находите, что я требую для себя слишком многого?
— О нет, я думаю, мы придем к согласию. Лично я был бы этому искренне рад. Однако прежде я должен представить ваше прошение капитулу.
— Разумеется, все как положено. Смею ли я просить вас дружески поддержать мое прошение?
— С удовольствием. Встретимся за обедом.
Новоиспеченный отшельник еще раз прошелся по монастырю, разглядывая монахов, потом осмотрел несколько келий и нашел, что все ему по душе. Он радостно прогуливался по обители, наблюдал, как входят в нее под флагом паломники и отъезжают посетители в цюрихской карете, прослушал еще раз мессу и опустил талер в церковную кружку.
Во время обеда, который на этот раз благодаря отменным рейнским винам произвел на него совершенно особое впечатление, Казанова осведомился, как продвигается его дело.
— Вам не о чем беспокоиться, — ответил аббат, — хотя в данный момент я и не могу еще дать вам окончательного ответа. Капитул попросил время на размышление.
— Вы полагаете, меня примут?
— Без сомнения.
— А чем мне пока заняться?
— Чем пожелаете. Отправляйтесь назад в Цюрих и ждите там нашего ответа, который я, между прочим, сообщу вам сам. Через две недели мне так или иначе надо будет ехать в город, тогда я вас навещу и, возможно, прямо заберу вас с собой. Вас это устраивает?
— Вполне. Итак, через две недели. Я буду в гостинице «Меч». Еда там вполне пристойная, не желаете ли там со мной отобедать, когда приедете?
— С превеликим удовольствием.
— Но как же я попаду сегодня в Цюрих? Можно ли где-нибудь здесь раздобыть карету?
— После обеда вы отправитесь в моем экипаже.
— Вы слишком добры…
— Оставьте. Я уже распорядился. Позаботьтесь лучше о том, чтобы как следует подкрепиться. Может быть, еще кусочек телячьего жаркого?
Едва обед завершился, карета аббата уже подъехала. Прежде чем гость в нее сел, аббат вручил ему еще два запечатанных письма влиятельным цюрихским жителям. Казанова тепло распрощался с гостеприимным хозяином и с благодарным чувством отправился в удобном экипаже по зеленеющей земле берегом озера назад в Цюрих.