Рассказы

Екимов Борис Петрович

– Так про что вы пишете?
– не отставала она.

– Да так... Всякое...
– мялся я, не зная, что ответить.
– Для себя кое-какие записки. Читаю, выписываю.

– Но вы же в газете работаете?

– Нет, на заводе.

– Знаем, знаем,- понимающе протянула женщина.- Мы все знаем.

И тут меня осенило. На подоконнике, куда вывалил я содержимое своих карманов, среди прочего барахла лежала красная книжечка сотрудника областной газеты. Я кое-что пописывал для них, изредка. На эту книжечку и намекала женщина.

– Знаем, знаем...
–

говорила она.
– Вы вчера целый день ходили, расспрашивали, теперь пишете про нас.

– Нет,- честно ответил я.
– Не пишу я про вас и не собираюсь.

Женщина мне не поверила. Она прибирала в комнате, но все косилась на стол мой. С тем и ушла.

На следующий день, и опять с утра, объявился новый гость, теперь мужчина. Представился он внештатным сотрудником милиции, удостоверение показал, но зато и мои документы попросил. Он сел возле окна и листал мой паспорт, разглядывая его так и эдак, словно надеясь прочесть что-то иное, там не написанное. Полистал-полистал и спросил, доверительно так, по-свойски:

– Вы надолго к нам?

– Не знаю,- ответил я.
– Думаю, на весь отпуск.

– Весь отпуск у нас? Зачем?

– Как зачем? Отдохнуть.

– Отдохнуть?
– рассмеялся мой собеседник - У нас? Ну, даете...
– и он снова смеялся, негромко, но искренне.

– Почему же у вас нельзя отдыхать?
– недоумевал я.
– Тихо, спокойно, снег. Прекрасный отдых.

– Ну, да...
– он ни единому слову моему не верил.- В Крыму отдыхают,уверенно сказал он.
– На Кавказе. Или в Москву можно поехать, там музеи, магазины. А у нас...

Паспорт он в конце концов вернул. Посидел еще недолго, поглядывая на стол, на бумаги. Посидел и ушел.

А после его ухода мне уже не работалось, как-то стало на душе нехорошо. И против такой беды одно лишь средство: на лыжи - да в степь. Так я и сделал. И весь день, дотемна, провел в чистом поле. Ушел далеко, бежал и бежал, лыжи легко несли. В степи было тихо и пустынно. Лишь единожды за день показалась вдали рыжая лиса и ушла.

В сумерках вернулся я домой, решив никому ничего не рассказывать. А наутро, позавтракав, сидел за столом и ждал. Не читалось мне и не писалось. Я сидел и ждал гостя. Чутко прислушивался к шагам на лестнице, к людскому говору и ждал, долго, но не напрасно. Гость объявился ближе к полудню. Был он молод, при галстуке, представился инструктором райкома.

– Ну, как?
– спросил он почти с порога.
– Как живем?
– И, не дожидаясь ответа, обошел всю квартиру, оглядел ее комнаты.
– Здесь, значит, учитель, а здесь - парторг,- точно отгадывал он.
– А здесь - вы.

Он остановился передо мной, спокойный, доброжелательный, и глядел пристально. А я сидел, сидел и думал: "Зачем? Чего ему нужно? Кому я помешал?"

Поговорили. Разговор был общим, о жизни, о литературе, о всяких всякостях. Но и он, этот инструктор, как и прежние мои гости, все поглядывал на бумаги, лежащие на столе. Так хотелось ему в них заглянуть. И от любопытного этого взгляда невольно я заслонил свою работу: сдвинул листы и книгой их прикрыл.

А

потом мне уже никуда не хотелось идти. Я сидел, курил.

Кончился табак. Магазин лежал за совхозной конторою. Я контору уже проходил, когда из дверей ее вышел мужчина в темном драповом пальто с каракулем. Мы встретились глазами лишь на мгновение. Я пошел дальше, но чуял на спине своей тяжелый, из-под набрякших век взгляд.

Пора было уезжать. Я оставил себе день на прощанье. С утра ушел на лыжах. День был славный, солнечный, снег отмяк, и уже не похрустывала, а вминалась снежная корочка. И возле черных будыльев коровяка оттаяли крошечные воронки.

Но вернулся я домой засветло, успел приготовить ужин, сходил за вином для прощания с товарищем моим и Витей-парторгом.

Товарищ пришел вовремя. А вот Виктора мы ждали-ждали и дождаться не могли. Не могли дождаться и ужинали без него. Виктор приехал поздно. Он с порога узрел наше застолье и одобрил:

– Правильно! Выпьем. Ну их всех...

– Где это ты?..
– засмеялся приятель мой.

– Неважно,- сказал Виктор.
– Все. Сяду за баранку, и все...

Он был не злой, а какой-то словно растерянный. Он горячился, а на меня не глядел. И я все понял.

– Уезжаю завтра,- объявил я.

– Как? Куда?
– не понял Виктор.

– Домой. Хватит. Нагостился.

– Почему? Никуда не поедешь. Живи! Пошли они...

– Да что ж мне тут, вечно жить? Пора.

На простецком лице Виктора все можно было прочесть: какой-то испуг и радость.

– Тебя же из-за меня вызывали,- сказал я прямо.- Из-за меня?

– Неважно,- ответил Виктор.
– Но я...
– загорячился он.
– Живи!

– Да нет, мне пора.

Он был хорошим мужиком, этот Виктор, совестливым. Но от "баранки" он уже ушел, и назад не было возврата. В райцентре жила его семья: жена и дочка. И они уже надеялись на иное. Да и сам он тоже. И мой отъезд все решал по-доброму.

Мы засиделись допоздна. Виктор чувствовал себя виноватым, а виноватым быть не хотел и потому говорил, говорил. Он рассказывал о директоре совхоза, о хозяине, что-то о темных его делах. Теперь я забыл. Но через много лет я помню странную фамилию директора: Купейко.

Назавтра я уехал. Домашние мои удивились. Ведь собирался на весь отпуск, а он был у меня длинный - горячий цех. Собирался надолго, а вот...

А я и теперь жалею. Десять лет уж прошло. А я как вспомню тот хутор, потерянный в снегах... Вспомню - и на душе делается нехорошо.

ЧТО СКАЖЕТ КУМ НИКОЛАЙ

К Шелухиным из деревни приехал кум Николай, кое-что для машины достать. Помыкаться, конечно, пришлось, и по магазинам, и на толчок съездить, да и по знакомым. Помыкались, но достали. Что нужно было, все достали. И по этому поводу, да и просто вроде на прощанье, вчера вечером посидели хорошо, выпили, песни попели. Культурно, без шума и крика, как положено.

Нынче с утра жена побежала в магазины: куме да ребятишкам подарков купить. А сам Шелухин за пивом сходил, прогулялся. И теперь сидели они с кумом Николаем на кухне, завтракали.