Рассказы
Шрифт:
– Так про что вы пишете?
– не отставала она.
– Да так... Всякое...
– мялся я, не зная, что ответить.
– Для себя кое-какие записки. Читаю, выписываю.
– Но вы же в газете работаете?
– Нет, на заводе.
– Знаем, знаем,- понимающе протянула женщина.- Мы все знаем.
И тут меня осенило. На подоконнике, куда вывалил я содержимое своих карманов, среди прочего барахла лежала красная книжечка сотрудника областной газеты. Я кое-что пописывал для них, изредка. На эту книжечку и намекала женщина.
– Знаем, знаем...
–
– Вы вчера целый день ходили, расспрашивали, теперь пишете про нас.
– Нет,- честно ответил я.
– Не пишу я про вас и не собираюсь.
Женщина мне не поверила. Она прибирала в комнате, но все косилась на стол мой. С тем и ушла.
На следующий день, и опять с утра, объявился новый гость, теперь мужчина. Представился он внештатным сотрудником милиции, удостоверение показал, но зато и мои документы попросил. Он сел возле окна и листал мой паспорт, разглядывая его так и эдак, словно надеясь прочесть что-то иное, там не написанное. Полистал-полистал и спросил, доверительно так, по-свойски:
– Вы надолго к нам?
– Не знаю,- ответил я.
– Думаю, на весь отпуск.
– Весь отпуск у нас? Зачем?
– Как зачем? Отдохнуть.
– Отдохнуть?
– рассмеялся мой собеседник - У нас? Ну, даете...
– и он снова смеялся, негромко, но искренне.
– Почему же у вас нельзя отдыхать?
– недоумевал я.
– Тихо, спокойно, снег. Прекрасный отдых.
– Ну, да...
– он ни единому слову моему не верил.- В Крыму отдыхают,уверенно сказал он.
– На Кавказе. Или в Москву можно поехать, там музеи, магазины. А у нас...
Паспорт он в конце концов вернул. Посидел еще недолго, поглядывая на стол, на бумаги. Посидел и ушел.
А после его ухода мне уже не работалось, как-то стало на душе нехорошо. И против такой беды одно лишь средство: на лыжи - да в степь. Так я и сделал. И весь день, дотемна, провел в чистом поле. Ушел далеко, бежал и бежал, лыжи легко несли. В степи было тихо и пустынно. Лишь единожды за день показалась вдали рыжая лиса и ушла.
В сумерках вернулся я домой, решив никому ничего не рассказывать. А наутро, позавтракав, сидел за столом и ждал. Не читалось мне и не писалось. Я сидел и ждал гостя. Чутко прислушивался к шагам на лестнице, к людскому говору и ждал, долго, но не напрасно. Гость объявился ближе к полудню. Был он молод, при галстуке, представился инструктором райкома.
– Ну, как?
– спросил он почти с порога.
– Как живем?
– И, не дожидаясь ответа, обошел всю квартиру, оглядел ее комнаты.
– Здесь, значит, учитель, а здесь - парторг,- точно отгадывал он.
– А здесь - вы.
Он остановился передо мной, спокойный, доброжелательный, и глядел пристально. А я сидел, сидел и думал: "Зачем? Чего ему нужно? Кому я помешал?"
Поговорили. Разговор был общим, о жизни, о литературе, о всяких всякостях. Но и он, этот инструктор, как и прежние мои гости, все поглядывал на бумаги, лежащие на столе. Так хотелось ему в них заглянуть. И от любопытного этого взгляда невольно я заслонил свою работу: сдвинул листы и книгой их прикрыл.
А
Кончился табак. Магазин лежал за совхозной конторою. Я контору уже проходил, когда из дверей ее вышел мужчина в темном драповом пальто с каракулем. Мы встретились глазами лишь на мгновение. Я пошел дальше, но чуял на спине своей тяжелый, из-под набрякших век взгляд.
Пора было уезжать. Я оставил себе день на прощанье. С утра ушел на лыжах. День был славный, солнечный, снег отмяк, и уже не похрустывала, а вминалась снежная корочка. И возле черных будыльев коровяка оттаяли крошечные воронки.
Но вернулся я домой засветло, успел приготовить ужин, сходил за вином для прощания с товарищем моим и Витей-парторгом.
Товарищ пришел вовремя. А вот Виктора мы ждали-ждали и дождаться не могли. Не могли дождаться и ужинали без него. Виктор приехал поздно. Он с порога узрел наше застолье и одобрил:
– Правильно! Выпьем. Ну их всех...
– Где это ты?..
– засмеялся приятель мой.
– Неважно,- сказал Виктор.
– Все. Сяду за баранку, и все...
Он был не злой, а какой-то словно растерянный. Он горячился, а на меня не глядел. И я все понял.
– Уезжаю завтра,- объявил я.
– Как? Куда?
– не понял Виктор.
– Домой. Хватит. Нагостился.
– Почему? Никуда не поедешь. Живи! Пошли они...
– Да что ж мне тут, вечно жить? Пора.
На простецком лице Виктора все можно было прочесть: какой-то испуг и радость.
– Тебя же из-за меня вызывали,- сказал я прямо.- Из-за меня?
– Неважно,- ответил Виктор.
– Но я...
– загорячился он.
– Живи!
– Да нет, мне пора.
Он был хорошим мужиком, этот Виктор, совестливым. Но от "баранки" он уже ушел, и назад не было возврата. В райцентре жила его семья: жена и дочка. И они уже надеялись на иное. Да и сам он тоже. И мой отъезд все решал по-доброму.
Мы засиделись допоздна. Виктор чувствовал себя виноватым, а виноватым быть не хотел и потому говорил, говорил. Он рассказывал о директоре совхоза, о хозяине, что-то о темных его делах. Теперь я забыл. Но через много лет я помню странную фамилию директора: Купейко.
Назавтра я уехал. Домашние мои удивились. Ведь собирался на весь отпуск, а он был у меня длинный - горячий цех. Собирался надолго, а вот...
А я и теперь жалею. Десять лет уж прошло. А я как вспомню тот хутор, потерянный в снегах... Вспомню - и на душе делается нехорошо.
ЧТО СКАЖЕТ КУМ НИКОЛАЙ
К Шелухиным из деревни приехал кум Николай, кое-что для машины достать. Помыкаться, конечно, пришлось, и по магазинам, и на толчок съездить, да и по знакомым. Помыкались, но достали. Что нужно было, все достали. И по этому поводу, да и просто вроде на прощанье, вчера вечером посидели хорошо, выпили, песни попели. Культурно, без шума и крика, как положено.
Нынче с утра жена побежала в магазины: куме да ребятишкам подарков купить. А сам Шелухин за пивом сходил, прогулялся. И теперь сидели они с кумом Николаем на кухне, завтракали.