Рассказы
Шрифт:
Но вдруг он вздрогнул и остановился: в деревне зловеще и глухо загудел набат. Он оглянулся и невольно вскрикнул: полдеревни было объято пламенем.
— Ага! Попомните меня! Попом… — Он не договорил. Ужас стиснул ему сердце, слова замерли на губах, в широко открытых глазах был испуг, ошеломление.
— Деревня горит! Вся деревня! — жалобно прошептал он синими губами. — Боже милостивый!
Побежал было дальше, но опять оглянулся — посмотреть на пожар.
Набат гудел громко, отчаянно, и вместе с бронзовыми голосами
А Ясек, сам не понимая, что с ним, шел обратно в деревню, не отрывая глаз от стены бушующего огня и дыма, поднимавшейся там, где была деревня. Шел, помертвев от потрясения и ужаса.
Вся середина деревни по обе стороны дороги была в огне.
Гривы пламени поднимались все выше и метались в воздухе, пенились густым черным дымом, грозной красной волной переливались с сарая на сарай, с хаты на хату, хлестали через дорогу, через сады, которые тоже уже начали гореть.
Горестные вопли, плач, причитания звучали по всей деревне, а колокола всё били тревогу.
Люди, совсем обезумев, метались, не пытаясь даже тушить пожар и спасать свое добро. И огонь, торжествуя, распространялся все шире, все дальше, пожирал все на своем пути, носился, как злой дух, в тучах дыма. И где он ступал, куда падал его огненный взор, там взлетали каскады пламени, а за ним шло несчастье, и крики людского отчаяния раздирали воздух.
Тушить огонь было нечем, не было насосов, воды, нехватало рук, люди совсем растерялись. К тому же, до того, как вспыхнул пожар, половина мужского населения ушла из деревни на поимку Винцерека, а женщины были в костеле у вечерни. А когда они сбежались, о борьбе с огнем уже нечего было и думать, — полдеревни пылало со всех сторон.
Под унылый звон набата вышел из костела ксендз, неся дароносицу. Окруженный перепуганными людьми с горящими свечами в руках, он шел по деревне под балдахином, а вокруг раздавались стоны и крики.
— Святый боже! — вырвался вопль из сотен грудей. — Святый бессмертный, помилуй нас!
Шли тесной толпой между стен огня, в грохоте падающих строений, под дождем искр, в хаосе шума, свиста, шипения, рева стихии, которая бушевала в деревне, разметав тысячу растрепанных грив по небу, залетая внутрь домов и яростно истребляя все на своем пути.
— От мора, голода, огня и меча… — торжественно пел ксендз, и слезы текли по его щекам. А набат гудел мощно и уныло.
И весь народ в безумном ужасе подхватывал сотнями голосов:
— Спаси нас, боже!
Процессия обходила кругом деревню. Шли мимо садов.
Войт и писарь начали собирать людей, чтобы тушить пожар.
— Кто поджег?
— Винцерек! Винцерек!
Люди видели, как загорелся амбар в том месте, где скрылся Ясек.
— Винцерек! Поджигатель! Давайте его сюда! — грянул такой крик, что заглушил на миг пение молящихся.
Дикая
— Искать его! Поймать и убить! — кричали со всех сторон.
Но никто не знал, где Ясек.
Рассвирепевшая толпа хлынула к его дому за речкой, куда не мог добраться огонь.
На пороге сидела Тэкля. Увидев подбегавших мужиков, она поднялась, как призрак, схватила подвернувшийся под руку кол и завопила, как безумная:
— Не дам! Не дам!
За ее спиной из хаты появилась высокая фигура Ясека.
— Здесь он! Здесь! Бери его! — заревела толпа.
Ринулись к дому, в мгновение ока расправились с Тэклей, которая яростно обороняла дверь. Но Ясек, в последнем усилии воли и сознания, бросился на чердак и втянул за собой приставную лестницу.
— Сжечь его! Сжечь!
Заперли двери, забив их колышками, окна приперли досками, завалили ворота обломками плетня и всем, что было под рукой, и подожгли хату со всех сторон. Затем обступили ее и ждали.
Соломенная крыша сразу вспыхнула, и через несколько минут весь дом был уже в дыму и огне.
Ясек опомнился только тогда, когда запылала крыша и на голову ему полились струи огня. Он выскочил, выбив доску, и рухнул вместе с нею вниз, почти на руки подстерегавших его мужиков.
Подняться он уже не мог: удары палок, кулаков, пинки градом обрушились на него.
— В огонь его! В огонь погубителя! В огонь! — ревела толпа.
Десяток рук протянулись к нему, его схватили за ноги и за голову, раскачали и, как узел, швырнули на крышу.
Крыша провалилась, и над хатой взлетело огненное облако искр.
Внутри дома раздался страшный, нечеловеческий крик.
Ему ответил другой, на дороге. Это мать вернулась в пылающую деревню — вернулась как раз в тот миг, когда сына бросили в огонь.
Застывшими глазами смотрела она на свой горящий дом. Стояла, нагнувшись вперед, с протянутыми руками, словно рванулась навстречу смерти.
— Справедливо! Справедливо! — повторяла она медленно, все тише… и вдруг, посинев, раскинув руки, упала мертвая на землю.
Суходембъе, 12 августа 1899 г.
Однажды
I
Ранним майским утром, чуть свет, в маленьком домике, стены которого так сильно покосились, что он почти припал к земле, растворилось окошко. Среди цветущих фуксий появилась седая голова, тихий голос что-то монотонно забормотал.
Это пан Плишка читал утренние молитвы.
Город еще спал.
Тяжкая, сонная мгла навалилась на мир, и кругом стояла загадочная и тоскливая, словно набухшая слезами, предрассветная тишь.