Рассказы
Шрифт:
— Ясно, отплатил бы: злой он, собачий сын!
— Два года в остроге просидел, так всему, небось, там научился!
— С таким надо осторожно, как с яичком…
Так говорили о Ясеке односельчане, а он, как будто понимая, что никто не решится донести на него, появлялся в деревне все чаще и раз посреди улицы столкнулся с солтысом.
Тот ощерил зубы, как волк, и бросился на парня.
— Не тронь, собака, не то руки и ноги переломаю! — буркнул Ясек.
— Разбойник! Хватайте его! Эй, хлопцы, давайте сюда вожжи, веревки! Держите! — в
— Идите своей дорогой, солтыс, и лучше меня не задевайте, — бросил Ясек.
— В волость, в острог тебя, разбойника! — наскакивал на него тот.
Ясек, потеряв терпение, ударил его по голове раз, другой, потом свалил с ног, намял ему как следует бока и ушел.
А солтыса отнесли домой, и он пролежал несколько дней.
— Что это, солтыс, вас гусак так исщипал? — посмеивались над ним потом крестьяне.
«Сволочь, никакого уважения не имеют к начальству!»
— Ну, ну! Так расколошматить солтыса, как простой глиняный горшок!
— И баба вальком белье так не колотит!
Солтыс отмалчивался, но, не зная куда деваться от стыда и бешенства, помчался в волостное правление, потом долго совещался с управляющим.
И вот в ближайшее воскресенье перед костелом было объявлено с барабанным боем:
«Кто задержит Ясека Винцерека и доставит его в волостное правление, тот получит в награду пятьдесят рублей».
— Деньги большие, неужто и вправду заплатят? — говорили у костела.
— А как же! За этакого-то душегуба! Всё до гроша отдадут! — уверял солтыс.
Несколько дней деревня так и гудела, во всех хатах только об этом и говорили. Никто не собирался донести на Ясека, но пятьдесят рублей… как-никак, это целое богатство! Кто пожаднее, те уже высчитывали, что можно купить на эти деньги… и хмуро переглядывались.
А солтыс не терял даром времени. Одержимый бешеной злобой, он целые дни пил, а по ночам, как волк, охотился за Ясеком. Он так умело подзуживал мужиков, что не прошло и недели, как в хатах начали поговаривать:
— Уж если такие деньги за него обещают, значит и в самом деле разбойник!
— Говорят, он у помещика в Воле увел четверку лошадей!
— Если бы только это! В Козелках его ночевать не пустили, так он со злости амбар поджег… и полдеревни сгорело.
— Правда, ей-богу правда! Погорельцы эти в волость приезжали и рассказывали, что кто-то их подпалил.
— Экой разбойник, поджигатель!
Разумеется, во всем этом не было ни крупицы правды, — все это выдумывал солтыс. И когда несколько партий эмигрантов, пытавшихся тайно перебраться через границу, были задержаны и возвращены обратно, а некоторые попали в тюрьму, солтыс уже громко кричал повсюду, что это — дело рук Ясека. И окончательно вооружил против него всю деревню.
Винцеркова первая это почувствовала: ее сторонились, как зачумленной, и, когда она шла деревней, ей вдогонку летели злые слова:
— Разбойничья мать!
«Люди — те же свиньи: что им ни кинь,
Она продала помещику свою землю, постепенно распродала вещи. Теперь они только ждали Герша, который должен был переправить их через прусскую границу.
«Скорее бы!» — думала старуха в тревожном нетерпении, зная, что солтыс говорит всем в деревне, как он сыплет угрозами. И к тому же, хотя сердце ее ширилось при виде сына, здорового и сильного, как молодой конь, — ее пугала его смелость, его неукротимость.
— Встретится он со стражниками, так ведь не убежит, а в драку полезет! Такая уж порода — и отец его такой же был! — говорила она Тэкле и с гордостью и со страхом.
— Молодец! Рассказывали мне, как он солтыса с одного маху в грязь швырнул, а ведь солтыс — мужик здоровенный! Ай да хлопец!
— Да, послал мне бог утеху на старость!
— А статный какой и в поясе тонок, как девушка! — восторгалась Тэкля.
— Правда, хорош, хорош, сынок мой ненаглядный.
— На какую девку ни глянет, всех в жар бросает…
— Еще бы. Хлопец как картина!
— А пройдет близко, так даже мурашки по тебе забегают и в глазах темнеет…
— Другого такого не сыщешь, хоть весь свет обойди! — с гордостью воскликнула мать.
— Не сыщешь, нет! — шопотом подтвердила Тэкля и умолкла, понурив голову, чтобы скрыть пылающее лицо. Она не понимала, что это с ней творится с того дня, как она увидела Ясека после выздоровления.
Обе сидели молча, занятые мыслями о Ясеке, как вдруг он вошел в комнату.
— Сын, что ты делаешь! Среди бела дня ходишь на глазах у всех!
— Не бойся, мама, ничего не будет.
— Да ведь солтыс день и ночь тебя подстерегает, как ястреб!
— Пусть только придет и попробует меня взять!
— Он не один придет, а со всей деревней.
— Со всей деревней? — крикнул Ясек запальчиво. — Пусть приходят, пусть выдадут меня — а я с ними рассчитаюсь, камня на камне в деревне не оставлю. — Он побагровел от волнения.
— Ясек, господь с тобой! — успокаивала его мать.
— Вся деревня на одного. Загрызть готовы человека, как бешеные собаки! — тихо сказала Тэкля.
— А вы тоже лишнего не болтайте! — резко бросил ей Ясек и придвинул к себе тарелку с едой, которую поставила перед ним мать.
Тэкля промолчала и только жадно смотрела на его опущенную голову, густые кудрявые волосы, которые он то и дело откидывал со лба, на дышавшее силой и молодостью румяное лицо с прямым носом и сверкающими голубыми глазами, на пухлые красные губы, за которыми поблескивали мелкие белые зубы, острые, как у собаки, на эти черные брови, словно нарисованные углем, и широкие плечи… Смотрела, смотрела, и душу ее переполняла дивная нежность и боль, и вся кровь прихлынула к сердцу, и слезы набегали на глаза. Наконец она не выдержала — вскочила и стремительно выбежала из комнаты.