Расследователь. Предложение крымского премьера
Шрифт:
"Срезала", - вздохнул Андрей, улыбнулся и покачал толовой:
– Художественное произведение и реальная жизнь - это все-таки, как в Одессе говорят, - две большие разницы. Элемент вымысла все же присутствует. А кроме того... Герой моих книг, журналист-расследователь, он постоянно нарушает все основные правила безопасности - и жестоко за это расплачивается. Да и в разные истории он попадает, в основном, не при проведении расследований, а, как бы это сказать... влезая в разные ситуации, которые разворачиваются рядом с расследованиями... Но самое главное - это то, что я уже сказал: он, стервец, постоянно (иногда даже осознанно) нарушает правила безопасности, к которым, черт побери, я все-таки предлагаю вернуться. Итак, первое базовое правило: при проведении расследования журналист не должен ни в коем
Семинар пошел своим чередом, Андрей перемежал размеренный "диктовочный" тон с менее официальными комментариями, журналисты конспектировали, время от времени переспрашивали. День пролетел незаметно. За обедом и ужином Обнорский сознательно общался со всеми коллегами, за исключением Галины - ее он оставлял на самый вечер, чтобы, как говорится, уже никто не мог помешать. И наконец-то вечер настал. Андрей вытащил Галину к морю - воздухом подышать, на волны посмотреть... Море, как известно, способствует. Оно убаюкивает. Обнорский навалился на киевлянку "всей мощью интеллекта" - смешил, рассказывал байки и серьезные истории, короче, морочил голову по всем правилам науки охмурения. Перейти к разговору о Горделадзе просто физически не получилось.
Теплая сентябрьская ночь дышала запахом моря. Андрей и Галина шли по песку. Песок хранил дневное тепло, под ногами хрустели мелкие ракушки. Луна нарисовала на воде серебряную дорожку.
– Может, искупаемся?
– спросил Андрей. И услышал оч-чень порадовавший его ответ:
– А я без купальника...
– Это очень хорошо... Ой, в смысле - ничего страшного... Я тоже, так сказать... Но нас никто не увидит... Ночь ведь уже... И я вести себя прилично буду, я же не жлоб...
Галина немного помедлила, потом отошла на несколько шагов и быстро сняла платье. А под ним почти ничего и не было - так, ерунда какая-то... Ерунду она тоже сняла. Андрея заколотило. Стаскивая с себя штаны, он чуть не упал мордой в песок, но удержал равновесие и побежал к морю, догонять Галину. Она далеко уплыть не успела... Обнорский осторожно обхватил ее сзади - сначала за талию, потом, обнаглев, начал гладить груди... Первый поцелуй потащил их на дно, они вынырнули, держась за руки, и молча поплыли к мелководью. Андрей целовал ее лицо и все сильнее гладил ее бедра, живот... ну и все остальное... Он с трудом сдерживался, чтобы не заурчать от удовольствия - надо же было хоть какие-то приличия соблюдать.
– Подожди, Андрей, подожди, - задыхаясь, слегка отбиваясь от его рук, полусказала-полупростонала Галина.
– Подожди... Я где-то читала... что в море... о Боже, нет... что в море это вредно... Оно соленое... Ой, Андрей...
– Врут!
– убежденно выдохнул ей в ушко Обнорский.
– Прессе верить нельзя, такое понапишут!
– А тебе... верить?.. ой...
– А мне... можно... Галя...
– Андрю... ша...
Обнорскому давно не было так хорошо. Он словно растворился одновременно и в море, и в женщине... Он словно пропал - и все тяжелые мысли и заботы тоже куда-то пропали. И вообще все мысли. Пару раз, правда, мелькнула одна: "Как бы Галя своими стонами коллег не всполошила", - но потом и эта здравая мысль угасла. На берег они выползли на четвереньках и долго молчали, приходя в себя... Они лежали на песке рядом и смотрели в черное небо над головой.
– У тебя шрамы, - сказала она, проведя пальцем по груди. Шрам остался, как память о встрече с бойцами Черепа.
– Откуда у тебя шрамы?
– Тяжелые журналистские будни, - буркнул Обнорский.
Говорить, нарушая очарование ночи, не хотелось. Галина приподнялась на локте, прикоснулась к Обнорскому прохладной грудью с твердым соском. Высоко в небе летел самолет, пульсировал огоньками.
– Ах да, - сказала она.
– Ты же великий криминальный журналист из страшного бандитского Петербурга.
–
– ответил он.
– Петербург не более страшен, чем ваш Киев.
– Даже так?
– Именно так.
– Тогда это действительно страшно.
– Почему же?
– Потому что Киев - страшный город. В нем исчезают люди.
– Люди везде исчезают. В Киеве, в Токио, в Париже...
– Да, но в Токио или в Париже власти начинают бить тревогу, если пропал журналист.
– О чем ты?
– спросил Обнорский лениво.
– Как о чем? О Горделадзе, - с удивлением ответила Галина.
– А-а...
– разочарованно протянул он.
– Опять про Горделадзе... Галя, если честно, то я не совсем понимаю, почему ты связываешь его исчезновение с президентом, с властями...
– Как же? Гия не любил президента. Однажды во время теледебатов даже поставил его в абсолютно дурацкую ситуацию - вся Украина смеялась. И вдруг пропал.
– Не вижу связи. Десятки, если не сотни журналистов, критикуют Бунчука, и ничего с ними не происходит...
– Вот и произошло!
– сказала Галина горячо.
– Вот и произошло! Почему ты не хочешь осознать этот факт?
– Да брось ты! Из реплик твоих же коллег-земляков на семинаре я понял, что этот ваш Гия весьма любвеобилен... Он же грузин, кровь у него горячая. Так что, Галя, не вижу пока никаких особых оснований для беспокойства. Через день-другой объявится. Покается перед женой, очухается... У журналистов такие закидо-ны случаются. Хочешь, я тебе одну историю расскажу, как одну нашу питерскую журналистку "похитил" не кто-нибудь, а целый "резидент литовской разведки" - двое суток, сволочь, насиловал и вербовал беспощадно. Так она, сердешная, потом мужу сказала. Был в этой истории, правда, один нюанс: "резидент" в соседней редакции завотделом работал. Но она об этом мужу говорить не стала. И я вот думаю, что...
Галина, не ответив ничего, встала и пошла прочь по песку косы. Сзади она была чудо как хороша. Андрей полежал еще несколько секунд, любуясь ее фигурой, потом вздохнул, встал и пошел догонять.
– Господи!
– бормотал Андрей.
– Ну при чем здесь Горделадзе?
* * *
А Горделадзе оказался очень даже при чем. Весь семинар прошел под знаком Георгия Горделадзе. В перерывах журналисты страстно обсуждали загадочное, детективное исчезновение своего коллеги. Одни говорили, что к исчезновению Георгия причастен президент Бунчук. Другие видели руку Москвы, третьи - Вашингтона. Щирый хохол из Винницы Боря Рабинович, единственный из всехучастников семинара демонстративно говоривший только по-украински (вставляя, правда, иной раз английские слова) и носивший украинскую национальную рубашку, горячо доказывал, что здесь-таки не обошлось без боевиков Моссада. Журналистка из Нежина - без бюста, но зато с серьгой в пупке, сказала, что Гию похитили чеченцы...
Обнорский от этих разговоров тихо шизел. Он совершенно не понимал, на кой черт президенту, ФСБ, или ЦРУ, да пусть даже и Моссаду, нужен среднеизвестный журналист? А представить себе чеченских боевиков в Киеве, на бульваре Леси Украинки, он мог, но с очень большим трудом. Да и вообще с момента исчезновения Горделадзе прошло чуть больше четырех суток. О чем разговор, коллеги дорогие?
Примерно четверть участников семинара с доводами Андрея соглашалась. Остальные - в основном молодежь - продолжали строить догадки и версии - одна невероятнее другой. Вскоре Обнорский перестал с ними спорить. Он понимал, что молодым журналистам очень хотелось, чтобы странная история, случившаяся с их коллегой, была не какой-то "бытовухой", а настоящим героическим приключением. Героическое приключение приподнимало значимость профессии, романтизировало в глазах обывателей остальных журналистов и вообще добавляло адреналина в кровь... Все это Андрей очень хорошо понимал, поскольку давно уже был частью журналистского корпуса со всеми его примочками - и хорошими, и плохими. А принадлежность к корпоративному сообществу - это штука такая, как бы вернее сказать, - тонкая... Обнорский любил свою профессию и свой цех - прекрасно осознавая недостатки очень многих его представителей. Эта любовь и чувство корпоративной солидарности не позволяли ему издеваться и насмешничать над коллегами. Или, скажем точнее, почти не позволяли...