Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками
Шрифт:
– Совершенно верно.
– «Белой» завистью завидую тем, кто имеет возможность странствовать по стране, по миру. «Что такое жизнь? – вопрошал мой любимый философ Григорий Сковорода. – Это странствие. Прокладываю себе дорогу, не зная, куда идти, зачем идти». От этих слов у меня кружилась голова в юности; и сейчас, на седьмом десятке, тоже хочется бросить все и пойти по белу свету, куда глаза глядят.
– Я Вас очень хорошо понимаю.
– Если так, ответьте, пожалуйста, почему мы, люди одного поколения – Вы прошлой осенью отметили 70-летие, я на пять лет моложе, – ходившие в школу, а Вы и в университет еще при Сталине,
– А у меня любовь к литературе и архитектуре перевешивала все остальное. География, одна из базисных наук о мироздании, никогда, к великому сожалению, не считалась у нас первой наукой. Географом я стал в общем-то неожиданно. Я был художественной натурой (учитель математики армянин Артем Артемович говорил мне: «Малшик, тебе надо идти в балетную школу»), очень хорошо писал сочинения, мое сочинение на аттестат зрелости (начал в 9 утра, окончил в шесть вечера – время тогда не ограничивали) «Пути развития критического реализма в русской литературе XIX века» было отправлено гос комиссией в районо, там его долго проверяли, и только через две недели вернули с оценкой «пять с плюсом». Дали мне серебряную медаль (по всем трем математическим дисциплинам – алгебре, геометрии, тригонометрии – у меня были «четверки»), и пошел я в МГУ на Моховую. Было это в 1949 году.
– Почему все-таки на географический?
– В сороковые годы у нас в стране издавалось много книг русских путешественников. Цель преследовалась очевидная – воспитание советского патриотизма. Из путевых дневников, трудов Семенова-Тянь-Шанского, Козлова, Пржевальского и многих других можно было узнать, в частности, как разнообразна наша страна, как различаются ее территории. Из работ советских географов тех лет этого понять было нельзя: в Советском Союзе господствовала идеология равенства всех и вся, включая и территории. А русские путешественники этой идеологией не были заражены, к тому же они превосходно, блестяще писали, что, наверное, подспудно повлияло на меня, на мое решение стать географом.
– А в какой школе Вы учились, где жили?
– Мы находимся сейчас на моей родине: с середины 30-х годов мы с родителями жили на соседней улице – Большой Якиманке…
– И родились в Москве?
– Под Москвой, в Красных Полянах (сейчас это город Лобня), в семье текстильщиков – отец и мать работали мастерами на текстильной фабрике, а через два года после моего рождения они переехали в Москву. Учился я в весьма нерядовой школе, бывшей старой гимназии, от которой сохранились несколько «старорежимных» учителей…
– И вот – вернемся к географии – Вы пришли на Моховую, в МГУ. И Вас как медалиста сразу приняли…
– Не сразу. Полагалось пройти собеседование. В приемной комиссии сидели женщина и мужчина. Я догадался, что это преподаватели с географического факультета. Женщина меня спросила: «Сколько рек вытекает из Байкала?» Это я знал: «Одна, – говорю, – Ангара». Тут мужчина вступает: «А сколько рек впадает в Байкал?» Я понятия не имел, но уверенно сказал: «Около трехсот». И почти угадал: «Правильно, – сказал мужчина, – триста пятьдесят шесть». Потом еще про спорт спросили –
Две страсти
– Значит ли это, что Вы стали географом случайно?..
– Нет, нет и еще раз нет. Что-то меня влекло к гео графии. Но сказать, что я спал и видел себя географом, не берусь. Еще в девятом классе, за год до поступления на геофак, я и не думал о таком повороте своей судьбы. Если чем и бредил, так литературой и архитектурой, особенно архитектурой, даже читал профессиональные журналы. Но, увы, не умел и по сию пору не научился рисовать – начисто лишен пространственного воображения.
В девятом классе вместо того, чтобы думать о выборе профессии, мы с товарищами организовали философский кружок.
Прознали про это в дирекции, и тут же мать вызвали в школу (сорок восьмой год – генетика под запретом, борьба с космополитизмом, «врагов народа» ищут, как перед войной, и раз ищут, то и находят):
– Вы знаете, что ваш сын занимается философией, не зная основ марксизма-ленинизма, не изучив дарвинизма?.. Вы знаете, к чему это приведет!? Что, хотите расстаться с партбилетом?
Мать приняла соответствующие меры, и я пошел в школьный драмкружок, играл в симоновском «Русском вопросе» издателя Макферсона. Одно время увлекался шахматами, дошел до 4-й категории… Она была, пожалуй, повыше нынешнего второго разряда…
– У вас было столько увлечений, пристрастий, а настоящие страсти были?..
– У меня две страсти с юных лет и по сей день: к путешествиям и к писательскому труду. Мой главный учитель в Московском университете профессор Николай Андреевич Гвоздецкий, скончавшийся десять лет назад, говорил, что наука география требует умения излагать свои мысли и красоты слога.
– Страсть к путешествиям – свойство врожденное или благоприобретенное?
– Это плод нашего географического образования: нас непрерывно вывозили в поле: за студенческие годы я объехал всю страну, за исключением Крайнего Севера.
– Насколько я понял, читая Ваши сочинения, по узкой специальности вы – физико-географ…
– Да, я географ широкого профиля…
– А как подались в «снежные люди»? Неужели зов «белого безмолвия» так завораживает людей?..
– Завораживает, еще как завораживает, но моя карьера «снежного человека» могла и не состояться…
– Почему?
– У меня была язвенная болезнь желудка и на практике после третьего курса случилось прободение. Произошло это на Дальнем Востоке в городе Ворошилове, ныне Уссурийске – если бы это случилось в поле, в партии, вдали от цивилизации, меня бы не спасли. А тут сразу отвезли в больницу и сделали операцию – зашили дырку. На следующий год меня со стенозом (непроходимостью) поместили в 1-ю Градскую больницу, и сам академик Бакулев, подписывавший медицинское заключение о смерти Сталина, лично меня прооперировал.