Рассвет Жатвы
Шрифт:
К тому же я должен проведать Луэллу – кроме меня, у нее теперь никого нет.
– Конечно, – отвечаю я.
Плутарх приказывает миротворцам отстегнуть наручники и ведет меня по качающемуся коридору в другой вагон. По бокам расположены литые пластиковые сиденья неоновых цветов. Я сажусь рядом с Луэллой, напротив Вайета и Мейсили.
– Кто-нибудь голоден? – спрашивает Плутарх. Все молчат. – Схожу-ка посмотрю, что там для нас готовят.
Он уходит, запирая за собой дверь.
Я подталкиваю локтем Луэллу.
– Привет, девчонка! – Протягиваю руку, она сует
– Привет, Хей, – шепчет она. – Нечестно, что тебя взяли вот так…
Впервые я над этим задумываюсь. Честно? Конечно, нет. Меня забрали вне очереди, возможно, даже незаконно. Однако число людей в Капитолии, которым я мог бы пожаловаться, равно нулю. Я – всего лишь курьезный эпизод, которым Друзилла поделится с друзьями между икрой и профитролями.
– Ни с кем нельзя так поступать, – говорю я. Личико Луэллы такое расстроенное, что я выпаливаю, не успев хорошенько подумать: – Ну что, будешь моим союзником, милашка?
Она улыбается. Старая шутка. Когда ей было пять, а мне восемь, она положила на меня глаз и стала всем говорить, что она моя подружка. Через неделю мальчишка по имени Бастер подарил ей лягушку-быка, и Луэлла обратила свою нежность на него. Думаю, ее сердечко так и так оставалось бы моим недолго, ведь разве можно всерьез влюбиться в того, с кем соревнуешься, кто громче рыгнет? Тем не менее дружим мы до сих пор. Мне всегда хотелось иметь младшую сестренку, точь-в-точь похожую на Луэллу, и я надеялся, что она дождется, пока Сид повзрослеет, и влюбится в него по-настоящему. Разумеется, теперь ее шансы вырасти упали до нуля. Луэлла навсегда останется тринадцатилетней девочкой.
– Я буду твоим союзником, – говорит она. – Ты да я, мы можем друг другу доверять.
Наверное, вы ждете, что это приведет к созданию общего альянса Дистрикта-12, но я смотрю на других кандидатов и понимаю, что идея так себе. Про Вайета ничего сказать не могу. С одной стороны, пустой взгляд не показатель живого ума. С другой стороны, он довольно крупного телосложения, и я никогда не слышал о нем ничего плохого, чего не могу сказать про Мейсили. О ней мне известно предостаточно, причем большая часть сведений – из первых рук, и лестного там нет ничего.
Мейсили Доннер… С чего бы начать? Пожалуй, прямо с первого класса, когда они с Мерили произвели на меня неизгладимое впечатление. И дело не только в их городских повадках, но и в том, что моя ма недавно потеряла близняшек. Двух крошечных девочек, которые появились на свет слишком рано. Она здорово по ним горевала, хотя и на свой лад, конечно, застирывая белье до дыр. Отец же чувств старался не показывать и ревел по ночам, когда думал, что я сплю. Близнецы Доннер всегда вызывали у меня немалый интерес, ведь я гадал, какими могли бы вырасти мои сестрички. Надеюсь, не такими, как Доннеры. Пожалуй, Мерили не особо плоха, хотя и соглашается со всем, что делает сестра. Зато Мейсили с первого же дня дала всем понять, что мы ей неровня. Расхаживала в блестящих туфельках, с накрашенными ногтями, да еще украшения у нее всякие водились. До чего эта девчонка обожает побрякушки!
Теперь она смотрит в
Плутарх открывает дверь и отступает в сторону, пропуская капитолийского стюарда с подносом, полным сэндвичей. В каждом дневная порция мяса – свежая ветчина, ростбиф или курица, нарезанные тонкими ломтиками и уложенные высокой горкой – и торчит маленький бумажный флажок Панема в качестве украшения. Мой рот непроизвольно наполняется слюной, и я вспоминаю, что не ел с самого утра.
Стюард предлагает поднос Луэлле, и та колеблется, пораженная изобилием еды. Маккои неделями не едят мяса, а если им что и перепадает, то обычно это консервы. Стюард замечает ее смущение и снисходительно интересуется:
– Что-нибудь не так, мисс?
Луэлла краснеет – гордости Маккоям не занимать. Не успевает она и слова сказать, как влезает Мейсили.
– Еще бы! Неужели вы думаете, что она будет есть руками? Или у вас в Капитолии нет ни столовых приборов, ни тарелок?
Теперь черед стюарда краснеть.
– Это же просто сэндвичи… – смущенно бормочет он. – Их берут руками.
– Без салфеток? – уточняет Мейсили. – Сильно сомневаюсь.
Стюард поворачивается к Плутарху:
– Им положены салфетки?
– Разумеется. Они ведь наши гости, Тибби, – мягко говорит Плутарх. – Мне нужно кое-что проверить на кухне. Давай заодно попробуем раздобыть пару тарелок. Прошу нас извинить.
Когда дверь закрывается, я не могу сдержать смех.
– Заткнись! – обрывает меня Мейсили. – Послушай, Луэлла, если позволишь им обращаться с собой как с животным, так они и будут делать. Так что не позволяй!
Для Луэллы это уже слишком. Она прищуривается и резко отвечает:
– И не думала. Кое-кто меня обскакал!
– Ладно, – говорит Мейсили. – Значит, обойдешься и без моей помощи.
– Я точно обойдусь без той, кто сказала, что моя сестра пудрится углем!
Мейсили слегка улыбается, вспоминая.
– После того случая она стала выглядеть гораздо чище.
Мне вспомнилась другая история: в шесть лет меня покусали клещи, и с легкой руки Мейсили ко мне прилипла кличка Хеймитчуха-почесуха. Ребята шарахались от меня целых две недели, хоть я и уверял их, что это не заразно. Десять лет прошло, а до сих пор неприятно.
Всякое желание объединиться с Мейсили исчезает без следа.
– Она облегчает нам выбор союзников, – говорю я Луэлле.
– Да уж. – Луэлла скрещивает руки на груди, потом что-то замечает и хмурится.
Вслед за нею я перевожу взгляд на Вайета, сидящего с отстраненным видом и смотрящего на надпись на двери: «Осторожно, ступеньки». В вечернем свете что-то сверкает – это Вайет катает монетку по костяшкам пальцев плавными, отработанными движениями. При повороте ключа в двери монета исчезает.