Рассвет. XX век
Шрифт:
— Нет-нет-нет, не бейте меня, уважаемый… герр, герр…
— Кляйн, — всплыло из глубин сознания. — Макс Кляйн.
Нет, имя определённо принадлежало не мне. Скорее всего, так звали прошлого владельца этого тела.
— Герр Кляйн, клянусь вам, я не хотел, я не думал в вас целиться, я нарочно мазал, это была просто игра!
На мгновение я ослабил хватку, и в глазах Генриха загорелся огонёк надежды: а что, если клюнет и отпустит? Но он быстро потух, когда я ухватил его за ухо. Ухватил осторожно, даже нежно, чтобы ненароком не оторвать —
— Никогда, слышишь, никогда не смей швырять в людей камни.
Эксперимент вышел удачным: я не только понимал местных, но и мог изъясняться с ними так, чтобы понимали меня. Впрочем, вряд ли в этот миг Генриху было дело до возможной неразборчивости моей речи, странных ударений и нездешнего акцента. Если всё это и присутствовало, он виду не подал.
— А-ай! Ой! Я п-понял! Понял!
— Ну-ка повтори, что ты понял? — пробасил я и внутренне поморщился.
Не голос, а натуральное рычание. Таким нужно вести в бой войска, а не поучать зарвавшихся молокососов. С другой стороны, я не собирался его колотить, а небольшой урок ему не повредит.
Сорванцу хватило наглости метнуть в меня полный ярости взгляд. Я встретил его безмятежной улыбкой, — но мальчишка прочёл в ней нечто такое, чего я в неё явно не закладывал, потому как запал его моментально погас. Более того, парня бросило в пот, челюсть его задрожала.
— Н-не убив-вайте, г-герр Кляйн…
Перемена его настроения была столь разительной и показательной, что у меня пропало всякое желание учить его. Он был хулиганом, но хулиганов надлежало перевоспитывать, а не запугивать до полусмерти — если, разумеется, они не мешали цели миссии…
Передо мной вновь замаячил призрак воспоминаний, без сомнения принадлежавших мне. Но едва я потянулся к нему, меня бесцеремонно отвлекли. На сей раз это была женщина, которая выскочила из подъезда одного из домов. Наспех нацепленная меховая шапка, которая оставляла одно ухо открытым, придавала ей залихватский вид. Шурша юбкой, она подлетела ко мне. Кулаки её были сжаты, и у меня возникло подозрение, что она вот-вот набросится на меня. Однако её решимость поубавилась, когда она в полной мере оценила мою комплекцию. Вместо кавалерийского наскока она разразилась криком:
— Немедленно отпустите его, отпустите моего мальчика, вы, зверь! Кто дал вам право распускать руки? У Генриха ничего нет, можете не трясти его, нет ни пфеннига! Подумать только, здоровый лоб, а вытряхивает деньги из детей! Уж мой муж показал бы вам, не будь он на работе! До чего докатилась эта страна, если такие, как вы, вместо честного труда занимаются грабежом!
— Правильно ли я понимаю, что вы мать этого никчёмного бедокура? Вы-то мне и нужны! К вашему сведению, он с другом бросался в меня камнями, когда я…
Тут я слегка замялся, поскольку признаться в том, что
— … Когда мне стало плохо. Потому я был бы крайне признателен вам, если бы его отец устроил ему хорошую порку, поучить манерам, — закончил я после небольшой паузы.
Генрих открыл было рот, однако захлопнул его, когда заметил, что я смотрю на него.
— Мой мальчик не таков! — немедленно встала на защиту своего чада мать. — У него доброе сердце, он наверняка подошёл к вам, чтобы справиться о самочувствии, а вы…
Она принюхалась.
— От вас разит! Вы пили!
В этом я был вынужден согласиться с ней. Обострившееся после первичной перестройки организма обоняние настойчиво подсказывало мне, что я должен как можно скорее принять ванну. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что истинный Макс Кляйн умер во сне, настолько паршиво я себя чувствовал в первые минуты после того, как очнулся. Упился до смерти, подумать только…
Чем дольше я находился в этой ситуации, тем больше в груди нарастало раздражение. Меня всё ещё донимала дурнота, а конфликт с Генрихом и его матерью был лишён всякого смысла. Нужно поскорее отвязаться от этой воинственной наседки, чтобы разобраться в том, кто я и как занял тело Кляйна.
Я отпустил Генриха, который не преминул спрятаться за спиной матери. На том бы и разошлись, однако из-за угла, за которым ранее скрылся Карл, показался полицейский в чёрной фуражке. Патрульный из шупо [1], определил я — вернее, всплыла подсказка от Макса. Полицейский приблизился к нам, нарочито прихрамывая. На лице у него читалась та абсолютная уверенность в себе, которая присуща лишь очень глупым людям.
— Поступила жалоба, что здесь кого-то убивают. Убийства не вижу, но вижу нарушение общественного порядка — крики, скандал. Где ваша дисциплина?
Слово «дисциплина» он произнёс с придыханием, словно упомянул нечто священное, и со значением постучал по резиновой дубинке на боку.
Тёмно-синий мундир его был тщательно выглажен, а показательная выправка позволяла предположить, что он бывший военный.
От этого и нужно будет действовать.
— Герр полицейский… — начала женщина, но он резко прервал её:
— Роттен-вахмистр Эрик Флюмер.
— Герр Флюмер… — предприняла она новую попытку.
— Роттен-вахмистр.
— Герр роттен-вахмистр, — перехватил инициативу я. — Ефрейтор Макс Кляйн докладывает: на вверенном вам участке происшествий не было!
Полицейский прищурился, прикидывая, не издеваюсь ли я над ним. Мой непрезентабельный внешний вид не укрылся от него. Я нацепил непроницаемое выражение лица, вытянувшись по струнке; роттен-вахмистр принял во внимание, что я выше его на три головы и намного шире в плечах, и расплылся в улыбке: