Рассвет. XX век
Шрифт:
— Поверьте, я в силах отличить боевое ранение от приступа подагры. А тылового кашевара — от фронтовика с медалями. Извинитесь за то, что наплели здесь, и я, так уж и быть, прощу вас. Иначе быть беде — мои боевые товарищи не поймут, если я отступлюсь.
Голосовые связки у Макса не подходили для шёпота. Правильнее было бы сказать, что я просипел своё требование, притом в угрожающей манере. Так это должно было смотреться со стороны.
Я почти видел, как вращаются шестерёнки в мозгах Эрика. Он мог арестовать меня — за оскорбление полиции,
По крайней мере, он мог попытаться.
[1]… Патрульный из шупо… — германская охранная полиция (Schutzpolizei), преобразованная из полиции безопасности, зипо (Sicherheitspolizei), в 1920 по требованию стран Антанты.
[2]… жабоедов и томми. — клички для французов и англичан от немцев времён Первой мировой, использовались и во Второй.
[3] Удар в спину (нем. Dolchstoss) — популярная в то время в правых кругах теория заговора о том, что поражение в войне случилось не из-за ошибок верховного командования или экономических причин, а стало следствием происков социал-демократов и большевистского иудаизма.
[4] Вальтер Ратенау был министром иностранных дел Германии еврейского происхождения. Убит праворадикальными боевиками 24 июня 1922 года.
[5] Шмаргендорф — район Берлина на юго-западе города.
[6] Железный крест — к началу ПМВ: военный орден Пруссии, но фактически стал общегерманской наградой. В годы войны вручался так часто, что утратил высокий статус. После учреждения Веймарской республики он, как и другие ордена, был упразднён.
Глава 2
Идеально выбритое лицо доблестного служителя закона покраснело, побледнело и наконец позеленело. Куцый умишко Эрика, столкнувшись с непосильной задачей, откровенно буксовал. А я с интересом наблюдал за его мучениями.
Будь я слабее, Флюмер арестовал бы меня без раздумий. Уж причину-то он подыскал бы. Подрыв государственного авторитета, учинение беспорядков, бунт против власти. К несчастью для него, мой сжатый кулак был размером с его голову. Наше противостояние выйдет запоминающимся, но кратким. Я отправлюсь по своим делам, а он останется лежать на земле, пока не придёт в себя, — возможно, раздетым до нитки. Мало ли нищих бродит по берлинским улицам?..
Но что дальше? А дальше — возвращение в родной участок, составление отчёта, рассылка ориентиров преступника… Меня-то, может, и поймают. Привлекут как свидетелей или соучастников Генриха и его мать. Когда всплывут неудобные подробности о высказываниях самого Флюмера, поднимется скандал. Далеко не каждый в Германии был антисемитом. В участок нагрянет инспекция. Еврейская община, почуяв слабость, непременно наймёт задержанным лучшего адвоката. А там подтянутся журналисты из какой-нибудь газетёнки социалистического толка, нащупавшие сенсацию, — и пустяковое дело раздуется до невообразимых масштабов.
Чего доброго, левое движение, составлявшее большинство в правительстве,
Но до всего этого нужно было ещё дожить. Потому как я могу и переусердствовать ненароком, если меня примутся арестовывать. На том и оборвётся история жизни Эрика Флюмера.
Чтобы ускорить его мыслительный процесс, я надавил:
— Ну? Я не буду ждать целый день. Живее!
Патрульный вздрогнул и съёжился. Опомнившись, он вздёрнул подбородок, щёлкнул каблуками. Слегка поморщился от приступа боли в поражённой подагрой ноге и с запинками выдавил:
— Признаю, что выразился чересчур несдержанно, герр Кляйн. Любой народ, который проливал кровь за рейх и кайзера, достоин уважения. Я прошу прощения и у вас, фрау, и у вашего ребёнка.
Он слегка поклонился женщине и Генриху.
Я одобрительно похлопал Эрика по плечу, отчего бедолага едва не рухнул мне под ноги. Я удержал его на полпути к земле. Нет, с этим телом определённо нужно было разобраться. Я будто угодил в слона, которого затащили в посудную лавку. Любое моё движение могло нанести разнести всё вокруг, если не проявлять осторожности.
— Отлично сказано, герр роттен-вахмистр! Как и подобает верному сыну нашего прекрасного отечества. Помните, что на поиски внутренних врагов нас подзуживают снаружи — те, кому выгодна слабая Германия. Мы должны быть выше ложных стереотипов и пережитков прошлого. Без этого мы скатимся в дикость, а наш патриотизм выродится в банальное властолюбие, жажду славы и шкурную корысть. Не запятнайте же честь мундира!
Губы полицейского подозрительно заплясали. Он уставился на свои ботинки. Несомненно, он возненавидел меня, — однако чутьё подсказывало ему не связываться со мной. Впечатление я на него произвёл однозначно.
— Вы упомянули, что кто-то вызвал вас? — подсказал я.
— Д-да. Мне сообщили, что кого-то убивают.
Он исподлобья посмотрел на женщину, и та вздрогнула, точно очнувшись от наваждения. Она бросила на меня растерянный взгляд и молча покачала головой — голосу она не доверяла.
— Как видите, герр роттен-вахмистр, у нас всё в полном порядке, — широко улыбнулся я, отчего Флюмер вздрогнул. — Никаких нарушений. Если уж начистоту, я учил мальчишку с чувством петь наш гимн, но вы, разумеется, не станете задерживать никого, кто начнёт скандировать «Германия, Германия превыше всего»?
Издёвку в моем голосе не распознал бы разве что глухой. Эрика перекосило от бессильной ярости, однако формально возразить ему было нечего.
— Нет-нет, — выдавил он, — это не подпадает… не подпадает под нарушение тишины и порядка в общественных местах.