Рассвет. XX век
Шрифт:
Вот это первое впечатление я и стремился разрушить. Не потому, что воспылал жаждой признания, а потому что хотел есть — и заодно проверить, насколько сильное досталось мне тело. А ещё я отлично понимал, что я — далеко не единственный, кому хотелось бы оказать мяснику услугу и заполучить его расположение. Достаточно выждать ещё пару минут, и тут не протолкнуться будет от носильщиков, готовых заменить загулявшего Ганса. Я обязан выделиться на их фоне, показать, что славен не только горой мышц.
Понаблюдай я за мясником ещё, смог бы отметить дополнительные точки, через которые можно повлиять на его решение, однако — что
— Ишь как заговорил, — усмехнулся мой будущий благодетель. — И откуда такой учёный взялся?
— Да разве учёный? — спокойно, без улыбки ответил я. Для себя я уже уяснил, что окружающие нервничают, когда я улыбаюсь. — Довелось нахвататься по верхам, когда служил денщиком [1] у герра обер-лейтенанта. Он был из вольноопределяющихся [2], с причудами офицер, но любил, чтобы подчинённые приказы схватывали с полуслова.
Усмешка мясника стала шире. Мои намёки ему понравились. И на то, что я служилый — уж верно, не просто так он без ноги остался, Великая война кончилась совсем недавно, надо полагать, оставил он конечность где-то там, на бесконечных полях грязи и свинца. И на то, что я человек понятливый, ведь денщиков-идиотов офицеры не любили и от таковых старались по возможности избавиться. И на то, что попал я к вольнопёру — с кадровыми господами этот номер не прошёл бы, не привыкли они относиться к рядовому солдату как к тому, кто стоит затраченного на обучение времени. Соображаешь? Значит, годен таскать чемоданчик. А если нет — милости просим в окоп к остальным, мочить ноги в слякоти.
У этого признания была и обратная сторона. Как подсказывала бессовестно позаимствованная память Макса Кляйна, солдаты в массе своей ненавидели денщиков.
Часто, если денщик становился любимчиком у своего офицера, он начинал задирать нос. Его могли представить к награде за храбрость, доблесть и отвагу, потому что он великолепно жарил украденных им гусей; в его фляжке не переводился алкоголь, о котором обычные, непривилегированные солдаты только мечтали; он получал консервов столько, сколько полагалось на пятерых, без малейшего смущения курил господские сигареты и объедался шоколадом, заедая его сладкими сухарями. Кроме того, денщики, получая через офицеров информацию о грядущих атаках противника, слыли большими трусами, которые, едва на позиции обрушивались артиллерийские снаряды, хватали офицерский багаж и мчались с ним к самому безопасному блиндажу.
А уж отступали они с преизрядным усердием — поближе к штабу, поближе к обозу, к его двуколкам, прокатиться на которых одно удовольствие, пока сослуживцы сбивают в кровь ноги.
Сколько того было правдой, а сколько — типичным солдатским мифом, зависело от конкретного денщика, однако ж общее заключение о них было неизменным: тварь умная, но скользкая и изворотливая. Уж кому, как не настоящему ветерану, в отличие от пустомели Эрика Флюмера, об этом знать.
Взыграй в мяснике старые обиды, и я не просто останусь без обеда, но мне вдобавок посмеются в лицо. Недолго посмеются — до момента, пока я не улыбнусь, но всё же обидно и неприятно. Но я рассчитывал на явный диссонанс между своим обликом и речью, на яркий контраст, на который падки люди. Они любят загадки. Так почему бы не познакомиться поближе с парнем, который походит на помесь обезьяны и медведя, пока тот таскает замороженные туши? И любопытство удовлетворить, и дело сделать.
Мои ожидания оправдались.
Окрылённый перспективами и подгоняемый бурчанием в животе, я принялся за работу. Взялся за ближайшую тушу — половина говядины — и взвалил на плечи с молодецким уханьем. А ничего, запас прочности ещё есть, вес можно и прибавить. Чего у моего тела не отнять, так это силы — и как только с эдакими габаритами Макс проходил в двери? Нет, донор мне достался уникальный. Ещё бы на дебила не смахивал… Я чувствовал, что в будущем мне ещё не раз аукнется эта внешность. Хотя если подстричься, поработать над лицевыми мышцами и поменьше улыбаться, может, и сойду за приличного человека. Издалека.
— Куда тащить, герр Мецгер? — спросил я и наткнулся на остекленевший взгляд мясника. Но он не шёл ни в какое сравнение со своим сыном, который так вытаращил глаза, что, казалось, они вот-вот выпадут из глазниц.
Подобрав упавшую челюсть, Курт ответил:
— Да сюда, через заднюю дверь, ступени вниз увидишь, это холодильное помещение… — не выдержав, он выругался и прибавил: — Чёрт побери, и как с такими молодцами мы проиграли?!
Будто ты не знаешь, молча ответил ему я. Мортире глубоко безразлично, чьи кишки раскидывать по чудом уцелевшим деревьям, задохлика или богатыря… Технологический прогресс — великий уравнитель, но за свои услуги он берёт непомерную цену в миллионы растоптанных человеческих жизней. Плохо это. Дорого. Но ящик Пандоры уже открыт, и трагедия непременно повторится, если пустить всё на самотёк. Ничего, я на самотёк не брошу, протащу на собственном горбу, вот как эту будущую говяжью вырезку…
Я хмыкнул себе под нос. Больно резким вышел переход от мечты о хорошем обеде к мечте о всеобщем благоденствии.
Изумление Мецгера объяснилось чуть позже. Половину туши, что я без затруднений донёс до холодильного помещения, оказавшегося на поверку обыкновенным подвалом, они привыкли тащить втроём — Курт, его сын и Ганс. А иногда приходилось пользоваться и сторонней подмогой, когда куски бывали совсем уж гигантскими. Надо ли говорить, что я не нуждался в хилых руках парнишки и его изувеченном отце? Более того, когда я вернулся к повозке, то замахнулся аж на две туши, правда, каждая была чуть меньше по отдельности, чем первая. И таки дотащил до крюков, хотя после такого испытания перед глазами засверкали звёзды.
Видимо, я вплотную подобрался к своему лимиту, откровенно сверхчеловеческому, чего греха таить. Но если мои подозрения, подкреплённые всплывшими подсказками запертой памяти, верны, это далеко не предел. Непременно нужно наведаться в фармацевтическую лавку, а лучше сразу на химическое предприятие, желательно передовое — так выше шанс, что отыщутся требуемые компоненты. Бессмертие слепить вряд ли удастся, уж больно низкий уровень должен быть у здешней промышленности, но долголетие обеспечить я себе смогу запросто. Как только избавлюсь от барьера в разуме.