Рассвет. XX век
Шрифт:
Я взвесил свёрток. Паренёк не соврал, когда заявил, мне это угощение на один зубок. Как палить по лосю солью — только раззадоришь, а потом на рога угодишь.
— Вот что, — произнёс я, — за подарок спасибо, однако вам еда нужнее. Может, выгляжу я не очень, но обеспечить себя способен. Возвращайся к матери. И не съедай всё по дороге со своим дружком!
Я вернул свёрток Генриху. Поначалу он не хотел его принимать, однако быстро сдался. По тому, как блестели его глаза, нетрудно было догадаться, что мальчишка сильно голоден, а отнимать у семьи последнее я не собирался.
— Можете не
Мы распрощались. Генрих отправился домой, а я — своей дорогой, изучая Берлин.
Среди прохожих преобладали женщины. Мужчин было мало. Попадались скучающие носильщики с бляхой на груди — признаком одобрения городскими властями, но в основном встречались подростки: разносчики газет, порученцы и даже торговцы, которые пытались всучить прохожим всякую всячину от спичек и пуговиц до драных шинелей и сапог. Меня они обходили, намётанным глазом определяя в безденежного и опасного типа.
С первым я даже склонен был согласиться. В кармане пальто сиротливо звенело несколько «вокзальных» марок, которые тратить нельзя — не тащиться же потом до Шмаргендорфа пешком. Нет, пожелай я, и с лёгкостью получу газету, даже бесплатно, но вымогательство и насилие — не мой метод решения проблем.
Так что я мирно тащился по улице, изучая витрины лавок, и попутно старался разогнать густую пелену, скрывавшую мои воспоминания. Увы, единственное, чего я добился, — острого приступа голода. По какой-то причине магазины, торговавшие одеждой, книгами, инструментами и прочей бытовой всячиной, практически пустовали, а вот булочные, колбасные и сырные ломились от товаров.
Вот удивительно, в бакалее и скобяной чистые полки, а в мясной лавке рядом на покупателя вызывающе смотрят устланные соломой корзины, в которых лежат копчёности и вялености на любой вкус. Среди них — тушка поросёнка с лимоном в пасти.
Зрелище поистине гипнотизировало. Я поймал себя на том, что застыл напротив одного особенно внушительного короба. И хотя в его содержимом при более пристальном осмотре угадывался восковой муляж, прелести образа это не отменяло.
Мелькнула мысль, что зря я не отломил себе хотя бы половинку хлеба. Эдак и слюной можно захлебнуться. Хотя, само собой, не в слюне дело. На восстановление и углублённую настройку организма необходимы ресурсы, как редкие, так и вполне себе бытовые белки, жиры и углеводы, без которых усилится процесс аутофагии. То есть примутся переваривать себя здоровые клетки. Тут уж не до работы над кожей, костями и лёгкими, не до манипуляций кортизолом и инсулином, тут бы мышцы сберечь…
— Эй, образина, чего таращишься?! Денег нет? Так кончай пускать слюни на стекло!
Я потряс головой, возвращаясь в реальность, и шагнул прочь от витрины. На меня брезгливо глядел низкий полноватый мужчина, скрестивший руки на груди, закрытой длинным белым фартуком. Он был не один. Пока я знакомился с ассортиментом товаров мясной лавки, к ней подъехала повозка, на козлах которой сидел паренёк лет шестнадцати, если верить внешнему сходству — сын окликнувшего меня мясника. Содержимое повозки
Владелец лавки перевёл взгляд на своего сына. Тот горестно вздохнул.
— А Ганс, чтобы его черти драли, так и не появился?
— Нет. На отправке мне ещё помогли загрузить, но кто ж потащится на разгрузку в город?
— Пьянь, — сплюнул мясник. — Небось, проигрался в карты, надрался и храпит у дружков. Ничего, мы вдвоём осилим.
Несмотря на самоуверенные слова, двигался мясник с трудом — вместо левой ноги у него был примитивный протез. Тем не менее присутствия духа он не терял. Но присутствием духа не перенести тяжеленные говяжьи и свиные туши в лавку, да и от сына толку было немного.
Я не сомневался, что рано или поздно до какого-нибудь носильщика дойдёт новость о том, что можно подзаработать, оказав услугу мяснику. Вон один уже посматривает заинтересованно с другого конца улицы. Но я оказался возле лавки первым, отчего бы не подсобить? А там, может, и покормят в благодарность за работу.
Я расправил плечи, хрустнул костяшками и под урчание живота двинулся к парочке у повозки.
— Герр мясник, насколько я могу судить, вы оказались в затруднительном положении. Если позволите, я готов прийти вам на помощь.
[1] Фрайкоры — здесь: добровольческие формирования, образованные из остатков кайзеровской армии после поражения в Первой мировой войне во время Ноябрьской революции. Фактически — частные армии, управляемые бывшими офицерами. Расформированы по требованию сил Антанты. До окончательного роспуска отметились попыткой путча и боями с коммунистами, например, они разгромили Баварскую советскую республику и подавили восстание в Рурской области. Позднее многие члены бывших фрайкоров примкнули к Национал-социалистической немецкой рабочей пертии.
[2] Фельдфебель — должность унтер-офицерского состава в армии Германской империи. Примерно соответствует званию старшины.
Глава 3
Моё предложение — а вернее, то, как я выразился, — привлекло внимание мясника. Он с недоумением покосился на меня. Немудрено: от детины с рожей висельника не ожидаешь гладких речей.
Я вот, наглядевшись на себя в отражении витрины, не ожидал бы. Чудо, если с такой физиономией люди вообще способны внятно разговаривать. О вежливости же и прочих особенностях хорошего воспитания подобные мне крестьяне из далёкого медвежьего угла Германии и слыхом не слыхивали.
Я прекрасно сознавал, какое первое впечатление произвожу. Бугай с печатью неизбывной тупости на лице, которого заворожил богатый ассортимент лавки. Денег у такого, естественно, не водится, но и особых проблем не доставит — чересчур глуп, чтобы замахнуться на воровство или грабёж, такими обычно вертят типчики поумнее, используя дебиловатых верзил в качестве заёмных мускулов. Худшее, чего от меня можно было ожидать, — что я и впрямь запачкаю стекло своими слюнями. Ну а лучшего… о лучшем даже речь глупо заводить, я для мясника недалеко ушёл от лошадей, впряжённых в повозку.