Рассвет. XX век
Шрифт:
— Похоже, вы ярый фанат чистоты. Как насчёт пары советов для более эффективной противобактериологической дезинфекции?
Сердце в груди старика забилось чаще. Всё-таки он столкнулся с учёным, а не инспектором, да ещё таким, кто понимал всю важность борьбы с заразой! А он возводил на него напраслину… Аптекарю стало стыдно за себя.
Когда за визитёром захлопнулась дверь, Леддерхозе сменил перчатки и вывесил табличку о закрытии магазина на технический перерыв. Пробудившийся в нём энтузиазм подстегнул его к новой уборке.
Результаты визита удручали. Нет, благодаря памяти Кляйна я приблизительно
Ещё мне не понравилось, с каким презрением на меня сначала смотрел владелец магазина. Для него я был деревенским тупицей, пускай умытым, причёсанным и в приличной одежде — спасибо фрау Шнайдер, которая не спала всю ночь, чтобы закончить перешивать пальто. Утром она вручила мне результат своих трудов, сверкая красными от недосыпа глазами. Растроганный её заботой, я едва удержался от того, чтобы заключить старушку в объятия — с моей силой это тянуло бы на покушение на убийство.
Но все её усилия свелись на нет моей бандитской физиономией.
Решейпинг лица будет доступен ещё очень нескоро. К тому моменту, как до него дойдут технологии под моим руководством, необходимость в нём отпадёт — я буду слишком высоко, чтобы кто-то вздумал пренебрегать мною из-за неприглядной рожи. А до тех пор меня будут судить по ней.
После аптеки я заглянул в книжный магазин. Совершил почётный круг в поисках нужной полки. Как назло, попадалась отборная чепуха: восточная эзотерика, йога, западная религия, философия, дамские романы для обсуждения за чаем, сборники дурных стихов, календари, мемуары от вышедших в тираж националистов… Владелец магазина следил за мной издалека. Наверное, он прикидывал, как бы потактичнее намекнуть, что тут не продаются порнографические картинки.
Шкаф с недавней прозой я отыскал в самом конце. Пролистал несколько книг, отобрал приглянувшихся авторов и притворился, что углубился в чтение. Хозяин тотчас подскочил ко мне; такой наглости он не стерпел.
Мы разговорились. В отличие от старика-фармацевта, книготорговец не боялся меня — больше того, он продемонстрировал мне парочку своих поэм и признался, что состоит в обществе поэтов. Я похвалил его вирши, и он буквально расцвёл. Выудить у него информацию труда не составило.
— Лично я не знаком, но слышал, что интеллигенция, включая писателей, частенько захаживает в одно местечко. Романское кафе на Курфюрстендамм, 238. Зайдите и спросите у кельнера [2] или швейцара.
— Непременно.
Из вежливости я приобрёл у книготорговца томик, который держал последним, — «Приют грёз» Эриха Марии Ремарка. Поскольку я не спускал деньги на выпивку, такую трату я себе позволить мог, нотгельды мясника грели карман.
Моя цель в книжной лавке была простой. В книгах, в которые я успел заглянуть, много было написано о войне на Западном фронте, но почти ничего о Восточном. А меж тем освещение тех событий — да и в целом напоминание о русских в правильном ключе — поспособствовало бы сближению Советов и Германии. Среди немцев хватало болванов, начинавших при упоминании о большевиках пускать пену изо рта и кричать про азиатские орды, однако общественный запрос на справедливость, которую
Я собирался набросать мемуары по воспоминаниям Кляйна и отдать их кому-нибудь из писателей: выдадут за свои или используют как материал для художественной книги, большой роли не играет. Это будет рычагом воздействия на интеллигенцию, которая сейчас склоняется к либеральным позициям. Но если представить русских как народ, который обрёл свободу после долгой тирании, если представить большевиков как борцов за естественные права, равенство полов и людей перед законом — какая-то часть может заинтересоваться. Правда, важно не переборщить, коммунистических агиток немцы наелись уже вдоволь.
Я прокатился на грохочущем трамвае до дома, где жил мясник. На улице возле него стояла знакомая телега. Густав, сидевший на козлах, приветственно помахал рукой и спрыгнул.
— Идёмте, — сказал он, — выковыривать из квартиры пианино.
Густав держался молодцом, но я сразу увидел, что его что-то гнетёт. Этим он не отличался от Курта, который встретил меня — и, не предлагая перекусить, повёл в комнату с пианино.
Я только примерился поднять его, как в дверь требовательно постучали. Грохот был такой, что я решил — её выбивает полицейский рейд.
— Пойду открою, — произнёс хмурый Курт.
Но я опередил его. Самоуверенным мерзавцам, которые не боятся сломать чужую дверь, одноногий ветеран никак не помешает. Совсем другое дело я.
Их было трое. Двое молодцеватых, откормленных, с бритыми головами, в модных полутренчах и сапогах военного образца зубасто скалились, словно им принадлежал весь мир. Третий, стоявший посередине, был одет понеряшливее — потёртый плащ, жилет и гражданские башмаки. Он храбрился, но наглой уверенности в своём праве ещё не наработал и оттого имел чуть виноватый вид.
При моём появлении троица растерялась.
— А ты ещё кто? — пробурчал средний.
Я широко улыбнулся.
[1] Люэс — уст. сифилис.
[2] Кельнер — официант.
[3] Договор в Рапалло — договор, подписанный 16 апреля 1922 г. во время Генуэзской конференции в городе Рапалло между РСФСР и Веймарской республикой. В нём был зафиксирован взаимный отказ от возмещений убытков, аннулирование царских долгов советской властью, национализация немецкой частной собственности в РСФСР. Для СССР он означал конец международной изоляции, а для Германии — первый равноправный договор с окончания войны.
[4] КПГ — Коммунистическая Партия Германии.
[5] Вильгельм Куно — немецкий предприниматель и беспартийный политик, сторонник консерватизма и либеральной экономики. 22 ноября 1922 года он стал рейхсканцлером Веймарской республики при поддержке Партии католического центра, Немецкой народной партии и Баварской народной партии. Его правление должно было помочь Германии выйти из затяжного финансового кризиса, на деле усугубив его. При Куно рейх погрузился в пучину гиперинфляции.