Рассыпая пепел
Шрифт:
— Помню, — поспешил согласиться Гарри. Хвала Мерлину, хоть в этом нет противоречий.
— И мы целовались? — уточнил он на всякий случай.
— К чему ты клонишь? — лукаво спросила Гермиона, а её рука недвусмысленно соскользнула Гарри под халат.
Смелость этой руки навела Гарри на одну счастливую мысль, которую он тут же озвучил:
— Мы ведь занимались этим раньше, да?
— Ох, Гарри Поттер, какие странные пути ты выбираешь для прелюдии, — с улыбкой заметила Гермиона и повалила Гарри на диван, а потом запрыгнула сверху, как дикая кошка.
Это было неожиданно,
Гермиона приподнялась на локтях и недоумённо спросила:
— Что с тобой?
— Я… Не могу.
Конечно, он не мог. Это же Гермиона! Да, она привлекательная, и сегодня целовала его, а вчера, то есть почти вчера, он обещал помочь ей в щекотливом деле, но, когда дошло до этого самого «дела», Гарри почувствовал себя свиньёй. Гермиона ведь не виновата, что кто-то решил так по-дурацки изменить реальность!
— А, — разочарованно произнесла она и села рядом.
Чёрт, Гермиона ведь доверяет ему, как никому другому, и что теперь — воспользоваться её странным состоянием? Возможно, она просто не осознаёт, что делает: то ли это заклятье, то ли временное помешательство, массовое, по всей вероятности, но так нельзя. Нельзя!
Гермиона меж тем сделала такое, из-за чего глаза Гарри полезли на лоб: запустила руку ему под халат и стала исследовать причинное место.
— А, по-моему, вполне даже можешь, — резюмировала она, добившись предсказуемого эффекта.
«О Мерлин! — в панике подумал Гарри. — Как я буду смотреть в глаза Рону?»
Но потом он решил, что всё это не имеет значения, и нельзя отказываться от подарков судьбы, которая, видимо, окончательно свихнулась. Вскоре он вообще перестал анализировать превратности фортуны, потому что стало не до того. Он вывернулся на диване, подмял под себя Гермиону, та послушно раздвинула ноги. В своей податливости она была необыкновенно, волшебно красивой. Гарри стал расстёгивать блузку, медленно, стыдливо; боясь, что Гермиона вдруг опомнится и оттолкнёт его. Но она блаженно прикрыла глаза, явно получая удовольствие от каждого касания, каждой мимолётной ласки, на которую Гарри осмеливался, каждой освобождённой пуговички. К моменту, когда все они оказались расстёгнуты, Гарри окончательно набрался духу и распахнул блузку. Под ней обнаружился лифчик, который пробыл помехой недолго. А затем, при виде обнажённой женской груди, Гарри просто перестал терзаться посторонними мыслями: о Роне и своём вероятном предательстве, и ещё о том, что в другой реальности Гермиона вряд ли позволила бы ему сделать то, к чему вот уже несколько минут призывал его самый древний инстинкт.
Гермиону, по-видимому, не устроил такой умеренный темп разоблачения, она стала судорожно расстёгивать джинсы, а потом умопомрачительными движениями изящного тела выскользнула из них и предстала перед Гарри абсолютно нагой.
Банный халат, ставший слишком
Рон его точно не простит. Никогда. Да и чёрт с ним!
Позже они лежали, тесно прижавшись друг к другу на узком диване, и время от времени целовались. У совести есть противное свойство портить людям минуты блаженства, и в перерывах между поцелуями Гарри сокрушался о том, как дурно поступил. Но в паузах между неприятными мыслями он допускал, что, появись у него вторая возможность, он вряд ли стал бы сопротивляться. И оказался прав, потому что, когда, спустя час, эта возможность ему представилась, совесть просто онемела, видимо, от негодования. А к третьей возможности — вообще куда-то запропастилась.
*
Изнурённая любовной схваткой, с припухшими от поцелуев губами и растрёпанными волосами, Гермиона расслабленно лежала на постели, а Гарри, немного растерянный, но совершенно счастливый, разглядывал её. Неужели всё это случилось на самом деле? Не веря себе, он касался утомлённого его ласками тела, вновь и вновь целовал безвольно открытый рот, Гермиона лениво отвечала, почти засыпая, а Гарри никак не мог насытиться, ведь завтра, вполне вероятно, всё снова изменится, и Гермиона уже никогда не будет такой — нежной, смелой и… голой. Нет, она, конечно, будет, но уже с другим…
Гарри тяжело вздохнул. Если безумный эксперимент, в который его поместили, завтра закончится, то было бы здорово, чтобы именно этот вариант двадцать первого сентября воплотился в жизнь. Он готов отсидеть в тюрьме ещё множество дней, лишь бы в итоге Гермиона так прекрасно и самозабвенно любила его.
И он взял её снова, уже сонную и истомлённую, и от этого ещё более желанную, а потом в изнеможении уснул, чтобы тревожно очнуться среди ночи, в страхе потерять вновь обретённое.
— Гермиона! — шёпотом позвал он темноте.
— Да, Гарри? — отозвалась она.
— Хвала Мерлину, ты здесь!
— Конечно. Где же мне ещё быть? — она прижалась к Гарри и обняла за шею. — Спи, завтра рано вставать.
— У тебя экзамен?
— Угу, — сквозь сон ответила она.
— Хорошо бы он, наконец, случился. Кстати, а откуда у тебя все ингредиенты?.. Гермиона!
— А?
— Откуда у тебя ингредиенты?
— Ты забыл? Мы же целую неделю закупали их в Косом переулке. И в Лютном… — она снова окунулась в дрёму.
— Ах да, точно, — согласился Гарри, хотя разум его закипел от новой информации.
Целую неделю. Опять! Он никогда к этому не привыкнет!
— Я так и не понял, для чего служит это зелье, — попытался вопросами успокоить себя Гарри. — Гермиона!
— А? Оно от проклятья… — Гермиона мерно засопела, потом очнулась и пробормотала: — Темпус… кап… теонем, — и погрузилась в сон.
— Ладно, спи. Спокойной ночи.
Он прислушался к её дыханию и вспомнил сегодняшний разговор. Что там Гермиона советовала? Выявить скрытую закономерность и отбросить лишнее?