Ратное поле
Шрифт:
Замполит всегда давал дельные советы и сам прислушивался к советам других. Когда в бою погиб командир одного из взводов, Саченко подсказал:
– Назначьте сержанта Маслакова. Стоящий будет командир, он прошел сталинградскую школу.
Это была лучшая из характеристик, и Маслаков в дальнейшем оправдал ее.
В канун наступления я ни разу не видел, чтобы замполит отдыхал. Он дневал и ночевал на переднем крае, в ротах и батальонах. Его полевая сумка всегда была набита газетами, письмами, листовками. Большие собрания он проводил редко, два-три человека - вот и вся его аудитория. Все расспросит
Под Кировоградом мы держали оборону зимой. Помню, навалило тогда много снега. Полк сидел в окопах и траншеях, глубоко зарывшись в мерзлую землю. Но все мы думали о скорой команде «Вперед!».
Здесь нас и застал Новый, 1944-й год. В канун праздника замполит вдруг предложил:
– А не устроить ли, Григорий Михайлович, для солдат елку?
– Какую еще елку!
– не понял я, занятый полковыми делами.- И где, в окопах? На передовой?
– Нет, в полковом клубе. Пригласим лучших воинов из рот и батарей. Пусть отогреются, чайку горячего попьют, песни попоют. Устроим солдатскую самодеятельность. Елка, ведь, товарищ командир, тоже политработа!
И улыбнулся своей доброй, подкупающей улыбкой.
В полку знали: в бою майор Саченко другой, неулыбчивый. Он ходил в атаки наравне со всеми, мужественно и отважно. После боя, когда докладывали о потерях, замполит становился хмурым, сосредоточенным. Ему сдавали партийные и комсомольские билеты павших, и сразу помрачневший Саченко своим ровным, аккуратным почерком выводил на билете: «Пал смертью храбрых в боях за Советскую Родину».
…Итак, о елке. Замполит не случайно упомянул о полковом клубе. Был у нас такой, созданный его стараниями. Правда, не в доме, а в землянке, в чистом поле, неподалеку от переднего края, под толстым перекрытием в несколько накатов. Шел третий год войны, и мы научились создавать настоящие подземные крепости. Вмещалось туда человек 40-50.
Елку- красавицу доставили из ближнего леса. Принарядили цветными бумажками, вместо конфет навешали патронных гильз, смастерили звезду. Нашелся и Дед Мороз, старшина одной из рот, и Снегурочка из девушек-связисток.
Ближе к полуночи начали подходить с переднего края гости: лучшие стрелки, пулеметчики, артиллеристы, связисты, минометчики - одним словом, цвет полка. От имени командования я тепло поздравил собравшихся с Новым годом, рассказал о задачах полка, выразил уверенность в новых победах над врагом. Затем состоялся концерт солдатской художественной самодеятельности. Появились затейники, зазвенели песни, начались танцы. Закончилось все коллективным ужином. И так повеяло от этого новогоднего вечера мирным, домашним уютом, довоенным праздником, что на минуту даже забылось, что рядом линия фронта, что завтра бой, а в поле - зимняя стужа.
Под утро солдаты и сержанты расходились по боевым позициям - довольные, веселые, в приподнятом настроении. И те, кто дожил до Победы, до конца дней своих запомнили новогоднюю елку
Я, кадровый военный, часто поражался «боевому чутью» замполита, до войны человека сугубо гражданского, его умению разбираться в сложной боевой обстановке.
В сентябре сорок третьего вышли мы к Днепру и с ходу захватили на противоположном берегу юго-восточнее Кременчуга небольшой плацдарм. За правый берег зацепились пока только передовые подразделения полка. Основные же силы дивизии были еще на подходе, и майор Саченко торопил меня:
– Вперед, вперед! Пока враг в панике, надо с ходу все, что можно, переправить на тот берег.
Для меня, как командира, поддержка замполита была очень важна: значит, я правильно оценил обстановку, нельзя терять времени и ждать подхода главных сил, надо немедленно зубами зацепиться за правый берег. И мы, как могли, ускоряли переправу рот и батарей полка.
На ту сторону Днепра майор Саченко переправился вместе со мной. При нем была неизменная полевая сумка, набитая бумагами, пистолет в парусиновой кобуре.
Перед форсированием Днепра я слушал его беседу с солдатами. Разморенные долгим переходом, они на коротких привалах падали на землю, закрывая от усталости глаза. Никому не хотелось говорить, никого не хотелось слушать. Понимал это и майор Саченко. Как понимал и то, что слово может придать силы, воодушевить.
Начал он с того, что Днепр в старину называли Славутичем, что после Волги это вторая по величине река в европейской части страны. И вдруг спросил:
– Кто из вас сражался на Волге, в Сталинграде?
Солдаты начали молча переглядываться. Потом раздался голос:
– Я…
Потом еще:
– Я…
Человек пять отозвалось. Обрадовался им замполит, как добрым знакомым. Теперь уже словно только с ними, ветеранами, вел разговор. А слушали все.
– Значит, будете вы, герои Сталинграда, сыновьями Волги и Днепра-Славутича. Одна боевая слава у двух великих рек. Кстати, недаром ведь Днепр называют рекой трех народов - русского, украинского и белорусского. На его берегах зарождалась их культура. Слышали о Древней Руси?
И начался рассказ о славянских дружинах, боронивших землю от завоевателей, о нашествии орд Батыя, о том, что видели за многовековую историю берега Днепра. Вот и сейчас, как в те далекие времена, снова хлынули на наши земли дикие орды. Но не удержаться фашистам на Днепре…
После такой коротенькой беседы задача по форсированию Днепра воспринималась личным составом подразделения, как задача историческая: солдаты чувствовали себя творцами истории. Да и я задумался, как-то масштабнее взглянул на свой ратный труд.
Расстались мы в мае сорок четвертого, на подходе к государственной границе: Василия Трофимовича послали на курсы политсостава в Москву. Простились, понимая, что вряд ли еще встретимся…
Но в мае сорок пятого свиделись. Когда наши полковые колонны проходили дорогами южной Чехии, через городок Крумлов, я вдруг услышал, как кто-то громко называет мою фамилию. Глазам не верю: навстречу бежит майор Саченко. Обнялись, расцеловались.
– Что ты, как ты, где ты?
– забрасываю вопросами.