Равная солнцу
Шрифт:
— Я об этом ничего не знаю, — ответил он, и лицо его сжалось так, словно он пытался весь спрятаться за своими бровями.
— Тебе придется его в этом убедить. Я уверен, тебе этого делать не хочется, принимая во внимание, скольких людей он уже убил.
Амин-хан уронил железную мешалку в котел и с проклятьями попытался вытащить ее.
— Что тебе надо? — Он не сводил глаз с котла.
— У меня личное дело, которое требует решения, — сказал я, — и мне нужен один яд, который поможет его завершить.
— И кто твоя жертва?
—
— Он из знати?
— Нет.
Он хохотнул:
— Зря стараешься, я не поверил ни единому твоему слову. Какой яд тебе нужен?
— Быстрый и безвкусный.
— Такой хотят все. Тебе нужен порошок, мазь или жидкость?
— А что ты посоветуешь?
Он начинал злиться:
— Это зависит от того, как ты собираешься им воспользоваться.
Я полез за пазуху и достал спрятанный там шарик:
— Мне нужно восемь порций вот этого — точно такого же вида и запаха.
Обнюхав пилюлю, он отщипнул кусочек и задумчиво его пожевал.
— Полынь, корица, масло перечной мяты, куркума, мед и чуть-чуть толченого рубина. Недешево будет стоить.
— Толченый рубин? Откуда ты знаешь?
Амин-хан усмехнулся:
— Сколько у тебя денег?
Я выложил на стол мешочек с серебром, что дала мне Пери. Брови Амин-хана приподнялись.
— Твои сбережения? А жертва, должно быть, много значит…
— Я плачу за безупречную дозу — и за твое молчание.
Амин-хан не ответил. Он взял котелок с настоем корней и процедил его сквозь сито в желтую жидкость. Жидкость поднялась до краев, свирепо клокоча. Успокоившись, она стала мутно-белой.
— Когда тебе понадобится твой заказ, пришли посыльного за своим лекарством от желудочных колик. Я отправлю к тебе мальчика, который скажет, где ты должен забрать его на базаре. Я не посылаю своих посыльных во дворец с такими опасными веществами. Как только оно у тебя будет, не спускай с него глаз. Ты понимаешь почему.
— Понимаю, — ответил я.
Никогда прежде не думал, что соприкоснусь с такими черными искусствами, и был поражен тем, что его работа одновременно отталкивала и притягивала меня. Должно быть, во мне заложена склонность к разрушению. Я подумал об отце — испытывал ли он сходные чувства?
— Кто научил тебя делать такое?
Брови Амин-хана снова опустились.
— Когда тебя нанимают лекарем к шаху, надо уметь все.
Я посмотрел на жидкость в котелке. Остывая, она уменьшалась в объеме. Маленькие островки белого порошка собирались на поверхности. Такой алхимии я прежде не видел.
— Что в котелке? Выглядит жутковато.
Он улыбнулся:
— Не только выглядит. Через несколько часов она превратится в тончайшую пудру. Женщины будут порабощать ею мужчин легче, чем это делает дьявол.
Пери худела на глазах: скулы выступали все острее, а платья на ней висели. Я знал, что она беспокоится о своем брате Мохаммаде Ходабанде и его четырех детях, потому что Исмаил мог передумать
Я предложил посетить мирзу Салмана и выяснить, не знает ли он чего-нибудь нового о намерениях Исмаила. К тому же мирза Салман был моим лучшим источником сведений об отце. Я хватался за каждую возможность встретиться с ним.
Приемная мирзы была полна людей, но меня быстро провели.
— Царевна боится за сохранность семьи Мохаммада Ходабанде, — сообщил я ему. — Она просила узнать, думаете ли вы, что с резней покончено?
Мирза Салман нахмурился:
— Исмаил должен быть осторожен и не задевать Султанам. Народ разгневается, если он будет чрезмерно несправедлив к ней. Хотя недавно он высказался крайне обескураживающе.
— А именно?
— Он сказал: «Принято думать, что мой прадед был близок Богу. Они все считали, что их царственный фарр сможет защитить и что они смогут сражаться без доспехов. Сегодня никто не верит, что Исмаил больше чем человек. Кто поверит в его Божественную природу после того, как он двадцать лет провел за решеткой?»
— Воистину.
— Поэтому он чувствует, что должен показать это грубой силой.
— Я вижу. Вы полагаете, что Мохаммад и его дети под угрозой?
— Да.
— Защити их Господь. А как насчет царевны?
— О ней он ничего не говорил.
— И вельможи не попытаются остановить его?
— Нет, потому что против него лишь около половины.
— Понятно. И каковы же ваши намерения?
— Выжить.
— Думаю, это лучше, чем второй выбор.
Он рассмеялся, но я снова почувствовал, что ему со мной неловко. И я решил воспользоваться его неудобством:
— Речь зашла о втором выборе. Могу я спросить еще кое-что о моем отце?
— Конечно.
— Что вы о нем помните?
— Твой отец был прекрасным рассказчиком, украшением любого вечера, куда его приглашали. Но, подобно большинству хороших ораторов, он не всегда знал, когда остановиться.
— Вы знаете, как была раскрыта его измена?
— Я слышал от других, что однажды вечером он выпил слишком много и не мог уняться. Потребовалось не много времени, чтоб его рассказ нашел ухо того, кто захотел его выдать.
— Это меня не удивляет. Он любил поговорить.
Вошел евнух и сказал, что мирза Шокролло хочет видеть мирзу Салмана. Мне следовало поторопиться.
— Еще только одно. Хроники сообщают, что, хотя шах Тахмасб верил, что мой отец невиновен, Камийяра Кофрани он не наказал, поскольку у того были могущественные сторонники. Вы знаете, кто они были?
Мирза Салман насторожился, и я отчетливо почуял — что-то не так.
— Нет. Здесь ты достиг пределов моей осведомленности. Чем дальше я забирался в расследовании убийства моего отца, тем больше правды ускользало от меня. Я промолчал — часто это побуждает людей говорить дальше.