Равная солнцу
Шрифт:
— Следуй за мной, — велел старший, и, когда я шагнул, один из стражников зашел мне за спину.
Масуд Али бежал по коридору, но, увидев стражу, благоразумно помчался дальше, однако глаза его были круглыми от беспокойства. Другие стражники остались в моей комнате, что означало обыск. Меня прошиб пот.
Мы шли через темные сады, полные тяжелой росы, пока не пришли к шахскому бируни. Потолок в нем был украшен гипсовой лепниной, изображавшей сосульки, при взгляде на которые становилось холодно, как в пещере. Мозаика из крохотных
Меня позвали тут же — дурной знак. Сердце мое почти остановилось при виде Пери, наспех одетой в простое платье, без украшений, неубранные волосы падали на плечи из-под удерживавшего их белого платка. Я старался понять по ее глазам, что говорить или делать, но она не подала знака. Пот заструился из-под мышек до самого кушака.
Шах сидел на невысоком троне, застланном синими шелковыми подушками. Глаза у него ввалились; хотя он был в прекрасном шелковом халате, он не озаботился повязать тюрбан и волосы у него стояли дыбом. Я прижал руки к груди, низко поклонился и стал ждать.
— Надеюсь, твой слуга сможет объясниться! — без предисловий сказал шах Пери. Голос его дрожал от ярости. — Зачем ты приходил к моей служанке Хадидже? Помни, что ложь твоему шаху обернется мучительной смертью.
Я увидел Насрин-хатун, сидящую в дальнем углу. Придется мне явить чудеса изворотливости.
— Свет вселенной, я навещал вашу служанку несколько раз за помощью в благотворительности. Она была очень щедра.
— Благотворительности для кого?
— Для несчастных женщин, обратившихся к моей госпоже Перихан-ханум и просивших о помощи.
— Нелепость. У моей сестры довольно денег, чтоб помочь кому угодно.
— Да, но нужда велика, и часто другие женщины хотят иметь возможность помочь своим единоверкам.
Он посмотрел на меня с недоверием:
— Расскажи мне о каждом посещении.
Я взглянул на Пери, чтоб понять, верный ли избран путь, но она не давала знака.
— Конечно, я постараюсь припомнить. Первый раз был, когда пришла вдова, потерявшая дом и нуждавшаяся в одежде для себя и ребенка. Она была из Хоя. Второй — та вдова сумела вернуть дом и прислала в благодарность тонкую вышивку, которую я и доставил вашей служанке. Очень искусная, с маками и розами.
— Можешь пропустить цветистые описания.
— Прошу прощения. Другой случай — знакомая моей госпожи болела и нуждалась в лекарстве, смягчающем страдания. Я слышал, что ваша служанка была мастерицей в таких…
— О да! Мастерицей! — оборвал меня шах. — Но не такой, как ей казалось!
Хохот его был громким и страшным. Все евнухи в комнате держались скованно, будто случившееся было ужаснее любых слов. В моих внутренностях словно разверзлась жуткая пропасть.
— Это три посещения. А несколько дней назад, когда она варила варенье?
— Варенье? — переспросил я, выигрывая
Насрин-хатун видела меня с ней в тот день. Подарок от Пери был слабым поводом, особенно если помнить, что эти две женщины едва ли были знакомы.
— Отвечай!
Я изобразил затруднение:
— Прошу прощения, повелитель мира, но я наведался к ней, потому что болел. Она же была знаменита своими целебными средствами, вот я и попросил такое…
Насрин-хатун в комнате тогда не было, и она не сможет опровергнуть мое утверждение. Лишь бы я не загнал в капкан саму Хадидже.
— Дурацкий предлог. У вас во дворце есть аптекарь.
— Мне нужно было срочно, — сказал я. — Были трудности, о которых я не смею упоминать в царственном присутствии.
— Намекни.
Я надеялся, что шах испытает долю сочувствия к страдающему желудком, так как у него самого похожий недуг.
— Нечто, чьего излияния из меня я не в состоянии удержать…
— Понос? Не кокетничай.
— Прямо вода, царь мира.
— Лекарство у тебя дома?
— Нет. Она мне отказала.
Глаза его были холодными.
— Если тебе нечего бояться, почему ты так встревожен? Ты весь вспотел.
— Боялся, что как-нибудь оскорбил царственное величие. Ничто не мучит меня ужаснее этой мысли.
Шах обернулся к Пери:
— Ты знала, что он просил у одной из моих женщин лекарство?
— Нет, — сердито отвечала она. — Это возмутительно, что мой визирь обращается с личными просьбами к близкой вам женщине. Он будет наказан за такое нарушение.
Я сделал испуганное лицо и бросился к ногам шаха:
— Свет вселенной, умоляю о прощении!
— Встань, — сказал шах, и я медленно поднялся, не в силах убрать с лица ужас.
Я был взаправду испуган, как никогда в жизни, — за себя, за Пери и за Хадидже.
Шах подозвал стражника, выломавшего мою дверь. Тот вошел и низко поклонился.
— Твои люди нашли что-нибудь в его жилище?
— Ничего, кроме книги стихов, — сказал евнух. — Но к нему только что явился посыльный от врача.
Меня словно ударило — посыльный должен был отвести меня за ядом. Разум мой вдруг стал ясным и холодным, и я стал соображать, что я скажу, чтоб оправдаться в покупке отравы, решив, что даже ценой жизни использую единственный способ защитить Пери, может быть, и Хадидже — поклянусь, что сам решил отравить шаха.
— Что ему было нужно?
— Он сказал, что его лекарство от желудка готово, — пояснил стражник.
— Что с вами, евнухами, такое? — спросил шах. — Почему у вас вечные проблемы то с одного конца, то с другого?
— Пожалуйста, простите мое ничтожество.
Кто-то шепнул шаху на ухо, и он снова обратился ко мне:
— Ах вот что. Это ты оскопил себя сам?
— Да.
— Уродская история. Ты, верно, решил, что подтвердил свою верность раз и навсегда. Знай, что я потребую других проявлений верности.