Райская лагуна

Валенти Сюзанна

— Нам нужно немного отдохнуть перед завтрашним днем, — сказал Фокс, когда мы шли по коридору прочь от комнаты отдыха, где мы собирались. Не дожидаясь ответа, он отделился от нашей группы, проскользнул на лестничную клетку и направился наверх, в сторону комнаты, которую он считал своей.

Маверик прищелкнул языком, а Роуг посмотрела ему вслед с выражением тоски в глазах, от которого у меня защемило в груди. Я протянул руку, чтобы провести пальцами по ее щеке, и она подалась навстречу моему прикосновению, испустив вздох. Красавица Роуг с глазами цвета океана. Она заставила мое сердцебиение успокоиться, когда моя рука задержалась на

гладкости ее плоти, наслаждаясь тем, как она ощущалась под моими грубыми прикосновениями.

Маверик и Джей-Джей продолжали двигаться по коридору, хотя Джей-Джей оглянулся на нас и нахмурился. — Вы идете? — позвал он, пока Дворняга трусил за ним, виляя хвостом.

— Я пойду поговорю с Фоксом, — объявил я, желая как можно сильнее разрядить обстановку между нами перед завтрашним днем. Потому что кто знал, что, черт возьми, может случиться? Я не хотел умирать, зная, что не попытался преодолеть пропасть между нами, и мне нужно было, чтобы он знал, что я не держу зла за те действия, которые он предпринял по отношению ко мне. Я не заслуживал второго шанса, который мне день за днем дарили Роуг и мои братья, но я также был слишком эгоистичен, чтобы держаться от них подальше, пока они хотели, чтобы я был здесь.

— Мне тоже пойти? — Спросила Роуг, вторгаясь в мое личное пространство. Я чувствовал ее повсюду, когда она была так близко, ее душа, казалось, переплеталась с моей.

— Я думаю, мне нужно поговорить с ним наедине, малышка, — сказал я, сопротивляясь растущей во мне потребности потребовать поцелуй от этих соблазнительных губ. Это была Роуг Истон, девушка, которую я страстно желал всю свою жизнь, и я собирался доказать ей, что ее тело вторично по отношению ко всему остальному, что я к ней испытывал. Я буду рядом с ней, несмотря ни на что, позволю ей владеть собой так, как она сочтет нужным, и покажу ей, что она значит для меня, исключительно своими поступками. Это было самое меньшее, чего она заслуживала, и это давало мне возможность сосредоточиться на чем-то другом, кроме вечного кошмара, живущего в моей голове.

— Я люблю тебя, — сказал я ей тихим голосом только для нее, и эти слова стали для меня освобождением во многих гребаных смыслах. Я так долго держал их в себе, пытаясь раздавить, разорвать на части, нанося себе внутренние раны и наполняя себя таким количеством ненависти, гнева и обиды, что это почти сломало меня. Но теперь мне не нужно было держать их в себе или притворяться, что я этого не чувствую, я мог выпустить эти слова на свободу. Однако слов было недостаточно, потому что мы все использовали их, чтобы плести ложь и предательство друг против друга, так что с этого момента каждый раз, когда я буду говорить ей об этом, я буду еще и доказывать их.

Я вытащил из кармана листок бумаги, который спрятал там раньше, сунул его ей в руку и крепко сжал ее пальцы.

— Что это? — Она раскрыла ладонь, прочитав название песни, которое я написал на бумаге. «Arcade» от Duncan Laurence.

Я провел рукой по затылку. — Пока меня не было, я составил плейлист на своем телефоне. Дерьмо, которое напоминало мне о прошлом, но и о настоящем тоже, о хорошем, плохом и всей боли между ними. Они о нас, малышка. И, может, это глупо, но я подумал, что мог бы дарить тебе песню всякий раз, когда говорю, что люблю тебя, чтобы показать, что эти слова отражают всю нашу жизнь, миллион воспоминаний, созданных в Сансет-Коув вместе, и все они так чертовски несовершенны, но поэтому в них

есть что-то прекрасное, я думаю, даже если это и грустно.

— О, Эйс, — выдохнула она, ее глаза упивались моим выражением лица, а ее пальцы снова сжались вокруг названия песни. Я видел, как ей хочется снова доверять мне, как когда-то, но нам предстояло пройти марафон, прежде чем это произойдет, и если мне потребуется вся моя жизнь, чтобы вернуть ее доверие, я сделаю это. Я не подведу ее снова, — это было гребаное обещание. А этот маленький жест был ничем по сравнению с тем, что я планировал, чтобы доказать, что она значит для меня. — Найди меня, когда закончишь, я буду ждать.

Она отошла, и я наблюдал, как она подошла к Маверику и Джей-Джею, взяла Дворнягу на руки и, чесав ему уши, ушла с ними.

Я двинулся к лестнице, нога давала о себе знать, пока я поднимался через отель на этаж, где остановились Фокс и его отец. К тому времени, как я добрался до нужного этажа, я изрыгал проклятия и пытался заставить себя не хромать, направляясь к его двери. В последнее время я слишком усердствовал и не занимался своей утренней гимнастикой из-за всего того, что происходило. Наверное, мне нужно было отдохнуть, если быть по-настоящему честным, но я упрямо хотел продолжать заставлять себя бороться с чувством слабости, которое охватывало меня.

Чертов Шон не сделает из меня моего отца. Я снова буду ходить ровно, даже если это убьет меня.

Конечно, так и будет, прелестные глазки.

Я вздрогнул от эха голоса Шона в моей голове, на мгновение застыв, когда вышел в коридор и обнаружил, что свет по всему нему выключен. Тьма, казалась, бесконечной, и я тяжело задышал, пока стоял там, мое сердце заколотилось о ребра, а страх ползал по коже.

Мой отец сидел у окна с сигаретой во рту, попыхивая ею и целясь из пневматической винтовки в открытое окно на чайку на заднем дворе.

— Грязное, гнилое животное, — прорычал он себе под нос. — Давай посмотрим, смогу ли я отстрелить тебе глаз.

На плечах у меня был рюкзак, и я знал, что, вероятно, смогу воспользоваться возможностью выскользнуть через заднюю дверь и избежать его гнева на сегодня. Роуг и мальчики ждали за углом, чтобы забрать меня, но я обнаружил, что мои ноги приросли к месту, когда я уставился в затылок моего отца с ненавистью, растекающейся по моим венам. Мой взгляд метнулся к птице, клюющей кусочки хлеба, которые мой отец, очевидно, бросил туда, чтобы заманить ее на землю, и рычание сорвалось с моих губ.

Я знал, каково это — когда мой отец расставляет для меня ловушки, чтобы выместить свою ярость на моей плоти. Он оставлял свет в доме выключенным, чтобы казалось, что дома никого нет, и в тот момент, когда я проскальзывал в дверь, он набрасывался на меня. Это заставляло меня постоянно быть настороже, я никогда не мог нормально выспаться в этом доме, моя жизнь протекала в вечном беспокойстве. Именно поэтому я проводил здесь как можно меньше времени. Если я не был в школе, я гулял со своими друзьями, но, если я ночевал вдали от этого дома больше чем одну-две ночи, звонила моя мама и говорила, что мне нужно вернуться домой, иначе мой папа разозлится. Но на самом деле она имела в виду, что боялась за свою гребаную жизнь.