Райская лагуна
Шрифт:
Она приблизилась к грани наслаждения, и я наблюдал, как она откидывает голову назад, как смотрит на меня, как ласкает свою грудь, собираясь провалиться в небытие, но потом она потянулась ко мне, и в ее взгляде появилась настоятельная потребность в том, чтобы получить от меня больше.
— Чейз, — выдохнула она, и я понял, чего она хотела, в чем она, черт возьми, нуждалась так же отчаянно, как и я.
Я вытащил нож из ее киски и отбросил его, одновременно освобождая свой член из штанов, сбрасывая с себя влажную материю, чтобы нас больше ничего не разделяло, кроме вкуса неизвестного и потребности в наших душах.
Я
Я проникал в нее дюйм за дюймом, ее зрачки расширялись по мере того, как я входил все глубже и глубже, заставляя себя терять рассудок от того, как хорошо она ощущается.
— Блядь, — процедил я сквозь зубы, полностью заполняя ее, проникая в нее каждым дюймом своего члена, и еще одно движение моих бедер отправило ее за грань. Она кончила, ее киска сжимала мою длину так сильно, что, клянусь, я слишком скоро, блядь, собирался кончить.
Она вскрикнула, когда я начал трахать ее медленными и уверенными толчками бедер, а издаваемые ею звуки так возбудили меня, что я чуть не последовал за ней через край, когда мой член набух еще больше. Но я был чертовым профессионалом, когда дело доходило до отсроченного удовлетворения, и я не ждал всю свою чертову жизнь, чтобы заявить права на эту девушку только для того, чтобы кончить за три секунды. Кроме того, это было больше для нее, чем для меня. Я хотел изгнать призраков из ее глаз и заставить ее чувствовать себя так хорошо, чтобы она на мгновение забыла о Шоне и обо всем, через что ей пришлось пройти, пока она была с ним.
Я оперся рукой о подлокотник позади нее, трахая ее, затаив дыхание, пока она обвивала меня ногами и умоляла о большем. Мне было так хорошо от того, как она обхватывала меня, такая горячая и тугая, что я балансировал на грани безумия.
Несколько темных локонов упали вперед, прикрывая мой поврежденный глаз, и она тут же откинула их назад, глядя на меня так, словно вид моих шрамов заводил ее еще больше. Это наполняло мое сердце яростной энергией, и, хотя позволить ей смотреть на меня было невыносимо трудно, все становилось проще, когда я был глубоко в ней, а ее тело содрогалось от послевкусия оргазма, и она смотрела на меня так, как будто я был чем-то священным.
Я чувствовал, как ее тело снова начинало напрягаться, ее мышцы сжимались вокруг меня, и от этого напряжения между нами у меня зазвенело в ушах. Я двигал бедрами круговыми движениями, снова и снова попадая в то самое сладкое местечко внутри нее, пока она не начала произносить мое имя так, словно оно принадлежало богу. И, черт возьми, это было лучшее ощущение во всем проклятом мире.
Я забыл о Шоне, я забыл о своих шрамах, и я забыл каждую почерневшую, прогнившую частичку внутри меня, которую он оставил там. Я был единым целым с Роуг, и между нами не было ничего, кроме света, когда мы держались друг за друга, как будто океан поднимется и поглотит нас, если мы отпустим. Каждая частичка меня принадлежала ей, и я никогда в жизни не чувствовал себя таким цельным.
Ее бедра поднимались навстречу каждому моему движению, и когда она снова распалась на части с чертовски сексуальным стоном, я позволил себе последовать за ней, входя глубоко и кончая так сильно, что, клянусь,
Я почувствовал, как моя сперма вытекает из нее, заливая диван, и зарычал в ее губы, наслаждаясь тем, как это приятно.
— Моя, — заявил я на нее свои права, словно это слово само по себе могло навсегда привязать ее ко мне. Это была не просьба, не мольба, а абсолютная истина, которой я больше не мог сопротивляться.
— Мой, — ответила она, ее пальцы скользнули по моей щеке, и я наклонился, медленно целуя ее, наслаждаясь тем, как наши языки танцевали в совершенной гармонии друг с другом.
Я уже чувствовал, как снова становлюсь твердым внутри нее, и знал, что никогда не смогу насытиться этой девушкой. Я улыбнулся ей в губы, медленно выходя из нее, и ее тело обмякло подо мной. Но я обещал помочь ей забыть о тьме, поджидающей ее, так что я собирался сдерживать ее как можно дольше.
Я поднял ее на ноги и потащил к стеклянным дверям, по которым бил дождь, а за ними бушевала дикая серая буря. Затем я поднял ее на руки, обвил ее ногами свои бедра и прижал к стеклу, снова погружаясь в нее медленным, дразнящим движением, которое заставляло ее смотреть на меня так, словно я обладал какой-то непередаваемой силой.
Она выдохнула мое имя как раз в тот момент, когда снова прогремел гром, и я был уверен, что почувствовал молнию, которая последовала за ним, до самой моей души, когда я прижал одну руку к стеклу над ее головой и притянул ее к себе так, словно небо вот-вот обрушится вниз и отправит нас в небытие.
Она словно заново создала меня, превратив в левиафана, способного покорить весь мир и повергнуть его к ее ногам. Но был один человек, который должен был ощутить всю ярость этой силы. И когда он умрет, я вырву из души Роуг тот яд что он там оставил. И может быть тогда, и только тогда, я смогу искупить свои самые страшные ошибки.
Я лежала в огромной кровати, которую явно сделали под заказ для Татум и ее мужчин, чтобы им всем хватило места, рука Чейза крепко обнимала меня, а моя голова покоилась у него на груди.
Мое тело гудело от того удовольствия, которое он мне доставил, но мой разум был полон шепота, который я не могла заглушить, как бы сильно ни старалась.
Вот так, маленькая шлюха, покажи ему, на что ты способна.
Голос Шона не переставал греметь у меня в голове, и не важно, сколько раз я пыталась напомнить себе, что мои мальчики были не такими, как он, что они заботились обо мне больше, чем он мне нашептывал, но я не могла укрыться от этих слов.
Я пробыла с ним слишком долго, и как бы я ни старалась защититься от яда его слов, было ясно, что я недостаточно хорошо справлялась с этим.
За окнами прогремел гром, и я взглянула на часы, увидев, что было почти четыре утра, и отказавшись от мысли о сне, осторожно высвободилась из объятий Чейза и выбралась из кровати. Лампа была включена, и рука Чейза неопределенно тянулась в ее направлении, как будто даже во сне он боялся, что свет может погаснуть. Мне было больно за него, за то, что Шон заразил темноту страхом для моего милого мальчика-Арлекина.