Разбирая огонь
Шрифт:
– (ш)мели дождя скоростью (мо)лью
– между трещин и крыльев. Касаясь ниткой в полотенце, как получится, воскресенье или в римской трубе недели
– воздух цветёт перед цветами
– перевёрнутым ветром стола
– в облаках у колодца? В третьем зерне колоса?
– что-то за спиной хлопало, показалось, что ты бежишь за мной
– может быть, это я и есть
– это не нормально, это чудесно, потому что очень близко. Поэтому так и прекрасно, что не зависит от того, что было
– ты можешь не вспоминать? что не прекращает возвращаться само, будто не из памяти, из более личного и более бессодержательного, чем память. Когда возвращается, я хочу вспомнить, но ничего не получается. Только волнение, которое закладывает уши, я повторяю, не вспоминая
– собрать из того, что было с нами в какой-то момент – что было бы окном в то, чего не было. Звёзды, видимые со спины, дом, который над водой и на языке
– луком и стеклом у мамы, спиной и карандашом у тебя
– с края прожитого касания в трещинах света вечера город дышит не считается с временем
пропуская поезда подошедшей запаху тополя синевой с твоей рукой не спящей
– в ожидании вечерней просьбы сна
– гребешками силы
– как хвост?
– по(до)спевшей крепко подаренной темнотой
– без тебя заблудившись в скуке «Нового мира»
– в городе воздухе ещё не дома всё в порядке
– буквы раскрываются, позабыв места
– нервы не рвутся
– спутанные, устают не рваться
– чтобы порваться поодиночке? интересно, из двух половинок нерва вырастают два?
– каждая из двух половинок связана с чем-то ещё, но может быть, и не растут в разорванности
– или от разорванности и растут
– может быть, требуют навести порядок, который невозможно навести, и нервничают от этого. Но рост, кажется, от чего-то ещё
– больше нервов – меньше нервов или больше? какое-то обучение терпению скорее
– нервы не только нервничают, но и думают. Больше нервов – больше связей? хотя от них больше нервностей
– растут от собственной скорости, переходящей в рост – скорость ветра в рост веток – умещаясь в промежутках касаний
– наверное, сигнал, проходящий по нерву, удлиняет его. Но растущее не умещается, и касается нового
– выдыхая говорить о вдохе?
– пока не, о выдохе – не говорят, делают
– делать – касаясь выдохами (на)встречу – попробуем?
– на работе маленькая сороконожка, тебе не надо?
– можно
– ушла уже, быстрая, скажу, как придёт
– у меня нет причёски
– чихаешь? Пыль? Не смылась?
– наверное, просто въелась, хожу очень много
– в день
– тепло расползается по полу, в комнате шероховатое, в коридоре гладкое, оба с ископаемым кофе ждут тебя, дьяволы улетят на башни костёла. Подсчитан ли день? Сегодня уже завтра?
– кофе и мёд согрели, подсчёты до утра
– греют ещё трава душица, руки. Спи, и я – до вечера?
– ещё не дома на пороге тумана
– в журнале попросили твой e-mail. Как сон после тумана?
– сон через приоткрытую дверь
– раскатом недоразумений лёгкость последней капли воды. А вы отсюда? – нет конечно!
– я здесь, когда с тобой и с собой, не здесь – на работе. Капля волна разбивается на частицы, которые волны. Сдают номер журнала
– покрываюсь тонким слоем тебя
– надеюсь, слой с дырами и не мешающий? Снежный дикобраз бросает первые иглы
– ещё иглы листьев не, а уже снежные
– листья скорее угли, чем иглы. Если слой, тогда я сейчас одеяло тебе в сон
– не пущу!
– ты о чем? что не впустишь или не отпустишь?
– Бланшо о письме как индивидуальной власти, превосходящей власть (языка в том числе)
– поэтому Бланшо и не настроен так агрессивно к языку, как Барт? Знает, что справится, и что язык от человека тоже зависит, а не только давит
– во сне по Риге у зданий папы Эйзенштейна
– не умещающимся в горле-проводнике утра удивлением, окнами-электролампочками и девушками, ни за что не желающими спускаться в горловине лифта
– посмотрев египетский альбом, за египетский труд – чистить плиту, стенку около неё, чайник, крышку сковородки, раковину на кухне
– на сундуке выросла верба. Если будет наводнение – взбирайся на неё, выдержит и спасёт
– веером вербы улыбаться в арку. С кончиков собрано немного сумерек, влажных от росы. На ветках буду встречать гостей, спасибо
– не-мехом, не-пухом, мягким и белым, щеку и плечо
– падать так легко, весна ковров
– попробуем поискать уплотнения и просветы в темноте?
– перед глазами отличный кадр, который бы тебе подарить
– так дари – положив руку на мои глаза
– прикосновение не оставить на картине или фото. Оно мгновенно, его фиксация ложна – или оно окажется связью, удерживанием. И лицо в литературе и фотографии сейчас всё менее возможно. Конец сюжета – и конец словесного портрета, который оказывается стилизацией под XIX век. На смену – портрет через ассоциации или частичный взгляд, часть, знающая, что она часть. Аналогично и в фотографии: лицо либо слишком характерно, досказано, либо слишком неопределённо. Выход – лицо как предмет среди предметов, некоторая многозначная форма?