Раздолбай

Лим Юлия

– Тебе помог…

– Не двигайся, – шелестит она. – Замри.

Храмов растерянно осматривается. Комната почти не изменилась: те же обои в цветочек, местами отклеивающиеся в углах, стол для рукоделия, заваленный всяким барахлом (самодельными куклами, пряжей для вязания, булавками, иголками и пуговицами); на свободной половине ноутбук и зеркало с подсветкой.

– Ты зачем пришел? – Неля щурится. – Тебя никто не звал.

– Захотел тебя увидеть.

– Увидел? До свидания, – она тянет к себе

одеяло, но Демьян сидит на его краю. – Слезь.

– Слушай… – Храмов облизывает губы. – Я пришел, чтобы извиниться. Ты правильно меня тогда ударила. Я не подумал, когда говорил.

– Ты никогда не думаешь.

– Чего ты такая агрессивная?

Неля роняет голову на кровать и устало смотрит на него.

– Меня все достали, а тут еще ты… не хочу слушать тебя и твой пустой треп.

Демьян собирается возразить, как слышит отчаянное урчание желудка. Он смущенно кладет ладонь себе на живот, но потом понимает, что это не его организм.

– Принести тебе поесть?

– Нет…

Храмов поджимает губы. За годы, что они не общались, он и забыл, какой сложный и неуживчивый характер у Нели. И как она без труда помыкала им в детском саду и начальных классах, а он и рад был ей услужить. Сейчас бы встать и уйти, но эти бледные губы, впалые щеки и пустые глаза…

Он вздрагивает, отчетливо представив себе лицо покойного Егора, и поднимается с кровати.

– Когда ты в последний раз ела?

– Не твое дело.

– Когда?

Ухтабова искривляет губы в вялой усмешке.

– А тебе-то что? Волнуешься?

– Да.

– Ой, не ври. Это все из-за тебя, – очередное урчание заставляет Нелю скорчиться, зажмуриться и слабо заметаться по кровати. Из глаз выступают слезы и тут же скатываются по вискам, сливаясь с бледной почти серой кожей.

– Что значит… из-за меня?

– Из-за твоего длинного языка.

Голодные судороги оставляют ее, и Неля разводит конечности в стороны. Правые рука и нога высунуты из-под одеяла, и Демьяну видны ее персиковые майка и трусы.

– Из-за тебя я не чувствую себя девушкой. Не чувствую себя человеком.

– Что ты такое говоришь…

– Ты сам все прекрасно знаешь. Ты… ты назвал меня жирным пришельцем.

Демьян сгибается пополам, словно она снова ударила его под дых. Колени трясутся, ноги подгибаются, и он садится на темно-красный ковер. Боль пронзает тело, будто вместо крови по венам течет расплавленная лава.

– Я думал, ты спишь. Я… я не знал, что ты слышала, – пораженно мямлит он, прикрывая рот рукой.

– Я всегда слышу, что ты говоришь. Потому что это ты, Демьян.

– Прости меня, Нель… Господи, прости, пожалуйста, – эмоции подскакивают к горлу, слезы, скопившиеся за последние полгода, прорываются наружу. Он подбирается к кровати на четвереньках. Хватает взмокшей рукой ладонь

Ухтабовой.

– Пусти, – она дергается, словно рыбешка без воды.

– Нет! – Демьян обхватывает ее веснушчатую руку ладонями и прижимается к ним лбом, держа их в молящем жесте. – Прости меня, прости. Я, о, господи, я не хочу, чтобы ты умерла. Не умирай.

Вперемежку с рыданиями он проговаривает вслух давно заученную молитву. Что бы там ни говорили о церкви и как бы он сам к этому ни относился, молитвы приносили ему успокоение и приводили мысли в порядок.

– Ну и спектакль, – говорит Неля, когда рыдания наконец отпускают его.

Демьян размазывает слезы по щекам и шмыгает носом.

– Когда ты в последний раз ела? – сипит он.

Ухтабова пожимает плечами.

– Я как-то не слежу. Я ведь жирный пришелец, мне еда неинтересна.

– Перестань, – Храмов встает и качает головой.

Он выходит из комнаты и уверенно шагает в кухню.

– Что-то случилось, Демьян? – рядом появляются Раиса и Эльвира. – Куда ты так спешишь?

– У вас есть какой-нибудь бульон?

– Нет… но есть грудка индейки.

– Дайте мне кастрюлю, – засучив рукава, Храмов вытаскивает индейку и забирает у Раисы кастрюлю. – Простите, что я так ворвался, но я хочу сварить бульон для Нели.

– Это бесполезно, она ничего не ест, – Раиса садится за стол и обиженно передергивает плечами. – Я что только не пробовала! Всё ей предлагала, даже скакала вокруг нее, а она все нос воротит: «Не хочу, не буду».

Демьян оборачивается и с легкой улыбкой спрашивает:

– А вы пробовали не скакать вокруг дочери, а любить ее?

Если бы он спросил это у собственной матери, то получил бы от отца подзатыльник, а она бы начала причитать, что вырастила неблагодарного нахлебника. Но мать Нели не возражает. Плохо, когда в семье детей любят не одинаково, а заводят любимца. Это несправедливо. И Демьян лучше других понимает, каково это – оказаться в шкуре нелюбимого ребенка.

– Я потом все уберу, – смягчившись, обещает Храмов.

Демьян заходит в комнату Нели с подносом. Из супницы вьется пар. Рядом лежит ложка.

– Я добавил немного соли, – Храмов ставит поднос на стол и помогает Неле сесть. Взбивает за ее спиной подушки, подтыкает одеяло так, чтобы она не мерзла; берет тарелку и садится рядом. – Сделай глоток.

– Не хочу.

– У тебя живот песни пел, а ты не хочешь? Кого ты пытаешься обмануть?

– Никого.

– Нель… пожалуйста. У меня уже руки устали. Видишь, все трясется?