Раздолбай
Шрифт:
Неля фыркает.
– Так это была твоя идея. Я не просила.
Демьян опускает супницу, давая рукам отдых, и поникает.
– Ну прости меня. Я правда не думал, что ты так болезненно отреагируешь. Мы ведь давно не общались, и я решил, что тебе все равно. Ты всегда такая спокойная и холодная.
– Иди своей Самарочке пожалуйся. Пусть она тебя утешит, к груди прижмет.
– Она больше не моя. Она выбрала Даниила.
– Ва-ва-ва-а, – изображает Ухтабова звук неудачи. – Целых четыре года впустую потратил, надо же.
Она упирается щекой в подушку и закрывает глаза.
– Отстань от меня, Храмов. Я ничего не хочу от этой жизни, – бормочет она, слабо дыша. – Разве что броситься под поезд…
– Не говори так, – он осторожно берет руку Ухтабовой. Она холодная, но липкая от пота. – Нель, ну хотя бы пару глотков бульона сделай, а? Если не ради мамы с сестрой, то ради меня.
Она поворачивает голову и открывает глаза.
– И почему я должна ради тебя что-то делать?
– Потому что… – с жаром произносит Демьян и обрывается на полуслове, не в силах придумать причину. Если он скажет, что считает ее другом, то соврет и ей, и себе; если скажет, что ради прощения, то распишется в собственном эгоизме. Остается сказать как есть, но вдруг это приведет к необратимым последствиям? – Потому что я не спас Егора, но все еще могу спасти тебя.
Губы Нели трогает слабая улыбка. Не насмешка, не презрительная ухмылка, а частичка той лучезарной девочки из прошлого. Странной девочки, дерущейся с другими детьми и перекусывающей одуванчиками на прогулке в парке. Когда они познакомились в детском саду, Неля собрала в парке божьих коровок и посадила себе на голову. Она уверяла, что она – цветочек, а насекомые обязательно захотят ее понюхать. И волосы Ухтабовой тогда пахли по-особому. Клубникой со сливками?..
– Нельзя спасти того, кто сам этого не хочет, – говорит Ухтабова. – Я не мученица, а ты не святой. Так что иди домой и забудь обо мне.
– Нет.
Неля сворачивается комочком, притягивая к себе одеяло. Демьян так и сидит с супницей в руках. Бульон остывает.
С первой попытки у Демьяна никогда ничего не получается. За свою жизнь он преуспел разве что в двух делах: 1) чуть ли не сразу запоминал молитвы и 2) признался в чувствах Самаре.
Дома в каникулы делать нечего, Егора больше нет, Самара по уши увязла в своей волейбольной фигне… Проходив ночь по комнате и буравя взглядом потолок, Храмов решил не отступать от задуманного. И что бы ни думала родня Нели, он будет приходить к ней день за днем, приносить с собой или готовить еду, пока она не начнет есть. Он достанет ее своим упрямством, и ей проще будет выздороветь, чтобы поколотить его, как в детстве, чем лежать умирающим лебедем на кровати.
Так он и делает: с утра берет продукты, приходит к ней домой и бесцеремонно захватывает кухню. Раиса с Эльвирой только переглядываются, но к нему не лезут. И он мысленно благодарит их за то, что они не пристают к Неле, не пытаются
– Снова ты, – Неля закатывает глаза, когда он в очередной раз приходит к ней с бульоном в термосе. Ее ноздри расширяются и сужаются. Демьян подавляет улыбку и садится на кровать в позе лотоса.
Он уже не впервые так сидит. К вечеру у него затекают ноги и спина, и он разминает их только тогда, когда доходит до своего дома.
– Почему ты не дашь мне просто спокойно умереть? – Неля потирает виски указательным и большим пальцами.
– Что бы я ни ответил, тебе все равно не понравится. Поэтому не буду отвечать. Пей, – Храмов подается вперед и проводит термосом перед носом Нели. – Неужели совсем не нравится запах?
– У меня нет аппетита. Я хочу спать. Уйди! – она пытается пнуть его в коленку, но лишь слабо дергает стопой и морщится от боли.
– Давай заключим сделку, – предлагает Демьян. – Ты выпьешь немного бульона, а я исполню твое желание.
– А если я тебе скажу прыгнуть из окна?
– Тогда я прыгну.
– Ну да, конечно, с первого этажа любой дурак может прыгнуть…
– Любое желание, кроме тех, где ты просишь причинить кому-то вред или пытаешься меня послать.
Неля вдруг ухмыляется.
– А ты мне за каждые пару глотков будешь должен?
Поколебавшись, Демьян кивает. Ухтабова жестом показывает ему поднести термос ко рту. Храмов помогает ей отпить бульон.
– ПФФ!
Оплеванный, он растерянно моргает. Неля смеется, но так слабо, будто мышь кашляет.
– Какой же ты наивный дурак…
Храмов смаргивает слезу и отворачивается, вытирая лицо. Плечи опускаются. Если бы она жила не на первом этаже, то он бы точно вышел в окно.
– За что ты так со мной? – отрешенно спрашивает он.
– За все. И это я тебя еще пожалела.
– Ладно. Признаю, я урод. Но, пожалуйста, сделай глоток, – Демьян пытается снова. – Если ты так меня ненавидишь, лучшее, что ты можешь сделать, – поправиться, набраться сил и поколотить. Прошу тебя…
Наверное, его голос был достаточно жалким, потому что Ухтабова снисходительно бросает «ладно» и, набрав супа в рот, проглатывает его.
– Будешь моим рабом на веки вечные, – зловеще добавляет она.
За ее спиной на столе от скачка напряжения мигает лампа, подсвечивая куклу вуду.
На крещенских купаниях Демьян окунается, думая о выздоровлении Нели. Вытираясь полотенцем, одеваясь и выпивая горячий чай, он перебирает в голове диетические рецепты и списки продуктов, которые надо купить для Ухтабовой. Все его мысли отведены ей, на самого себя времени не остается.
Так легче забыть, что лучшего друга нет. Легче простить девушку, предавшую доверие и разбившую сердце. И проще не замечать, что у самого в душе зияет огромная рана, со временем только разрастающаяся, как черная дыра…