Разъезд Тюра-Там
Шрифт:
Борис Великанцев сидел в непривычном одиночестве в номере отеля. Его экипаж уехал на аэродром, как всегда, на рассвете. А он остался в отеле.
Как могло случиться, что, бортовой инженер, ведущий инженер по лётным испытаниям противопожарного вертолёта Ми-6, один из лучших специалистов «фирмы» Михаила Леонтьевича Миля, остался вдруг за бортом, никому не нужным и никому не интересным?
Почему сочли целесообразным отстранить его от работы в составе экипажа Гарнеева, и кто принимал это решение, заведомо зная, что присланный вместо него специалист всего лишь борттехник? Чулков, безусловно, знающий, опытный, надёжный человек и
Великанцев тупо смотрел на свой чемодан, куда осталось бросить бритвенный прибор, и вещи собраны, можно отъезжать. Но куда отъезжать? Домой, в Советский Союз?
Ну вернётся он, придет на любимую лётно-испытательную станцию (ЛИС), которой отдано без малого десять лет жизни. И что?
Начальник ЛИС, с которым у Великанцева до этого были дружеские отношения, скажет, отводя глаза в сторону и смущённо улыбаясь:
— Борь, тебя вызывают в партком и в кадры, смотайся туда.
Начальник деликатно не станет говорить, что задолго до приезда Великанцева ему звонил помощник начальника предприятия по кадрам и распорядился не допускать Бориса к работе.
И придётся дожидаться партсобрания, рассмотрения на нём его, Великанцева, персонального дела. Дожидаться, находясь в подвешенном состоянии — и не уволенным, и не допущенным к работе. Понятно, что рассмотрение на парткоме закончится исключением из партии и автоматическим увольнением с работы.
Куда он после этого пойдёт работать? Где его возьмут?
На какое бы предприятие он ни пришёл, отлаженная кадровая система, действующая по всей стране, заставит написать автобиографию и заполнить анкету. В этих документах он вынужден будет написать причину увольнения, главный кадровик позвонит в отдел кадров «фирмы» и ему наговорят такого, что и сам Великанцев о себе не знает.
Великанцев вдруг понял, что перед ним во всей своей сложности встал вопрос — как зарабатывать на жизнь? Вплоть до того, что придется, обшаривая урны и мусорники, собирать пивные да водочные бутылки. А ведь совсем недавно, летом прошлого года, будучи в отпуске в городе Ейске, он смеялся над одним таким мужиком.
Великанцев и теперь, находясь в катастрофичном положении, не сумел сдержать улыбки, вспомнив того мужика.
Борис с семьёй обосновался в палатке на Ейской косе, той самой косе, где когда-то базировались летающие лодки. Берег из мелкого ракушечника, неглубокое дно пляжа, уходящее далеко в лиман, в котором вода была ласковой и спокойной даже тогда, когда открытое море по другую сторону неширокой косы бурлило мутными волнами. Дешевая, только что сорванная с дерева, черешня, привозимая местными жителями прямо на пляж. Всё это делало их стоянку раем для маленьких детей.
Два раза в день — утром и вечером — на пляже появлялся местный мужик. Ходил он в белой, давно не стираной, рубахе, какие раньше одевали офицеры под китель, в заношенных офицерских галифе, сандалиях на босу ногу и новенькой, неизвестно при каких обстоятельствах добытой, форменной авиационной фуражке с яркими золотыми крылышками и крабом.
При взгляде на мужика поражали два несоответствия — военные галифе вместо сапог соседствовали с сугубо гражданскими сандалиями, и мощная, словно принадлежавшая богатырю, верхняя часть тела, к которой взяли, да и пристыковали ноги низкорослого человека.
Однажды, ранним утром, Великанцева разбудил крик:
— Это что же, голой бабе уже и искупаться нельзя!
Он, переходя от сна к неторопливой во время отпуска повседневной жизни, открыл глаза, увидел, что палатка подсвечивается оранжевым цветом, значит, взошло солнце.
Женский
— Нет, ты подумай, гад какой, продолжает смотреть!
Великанцев понял, что предыдущий окрик не был сном и решил выбраться из палатки.
Берег на полкилометра влево от палатки, и на таком же расстоянии вправо от палатки, был абсолютно пуст. Почему дамочке щёлкнуло искупаться нагишом прямо перед палаткой, где жил с семьёй Великанцев, неизвестно, наверное, и самому Господу Богу Но поскольку женская логика есть не что иное, как отсутствие всякой логики, Великанцев решил не задумываться над объяснением решения, принятого дамой, а взять, да и проследить взглядом в том направлении, куда было направлено возмущение обнажённой особы.
Там, на месте небольшой свалки консервных банок, вырос жидкий куст крапивы, за которым и засел санитар пляжа. Но едва он приподнялся, чтобы взглянуть без помех на запретный плод, как горизонтальные лучи восходящего солнца упали на золотую кокарду новой пилотской фуражки, заставив её предательски засверкать.
Его, может быть, не особенно и напугали женские крики, но увидев выбравшегося из палатки Великанцева, мужик, наверное, решил, что искусительнице подоспела подмога. Он встал во весь рост и, давая понять всем своим видом, что его интересовали и интересуют только бутылки, описав большую дугу, двинулся с пляжа. Но потрясение, испытанное им, всё же сыграло злую шутку — он ненароком попал на ту половину пляжа, где собирала бутылки конкурентка-старушка, которая, подбадривая себя громкой матерщиной, без предупреждения кинулась в бой, обнаружив прыть, неожиданную для её возраста.
«Воистину, справедливо — от тюрьмы да от сумы не зарекайся», — подумал Великанцев.
Как могло случиться, что весь состав дружного экипажа стал вести себя с ним крайне сдержанно, фактически не общаясь с ним, а только сухо отвечая на его, Великанцева, вопросы?
Может, падение началось, когда он познакомился с француженкой Элен? Или когда Никишев, руководитель их группы, назначенной для работы на юге Франции, пытался сделать его, Бориса, осведомителем? Или, как проще называет таких людей народ, «стукачом»?
«Нет, — вынужден был признать Великанцев. — Это началось давно, ещё тогда, когда я учился в пятом классе. Просто я не мог предположить, что обстоятельства выстроятся в цепочку, которая и приведёт к нынешнему моему положению».
Он и теперь не смог бы объяснить, почему в новом для него пятом «а» классе, куда его перевели после делёжки их четвёртого «в», ему вдруг понравилась одна девчонка. По мере того, как они подрастали, она нравилась ему всё сильней.
Он непередаваемо мучился, если она улыбалась другому мальчишке, пытался привлечь её внимание или заслужить её благосклонность какой-нибудь выходкой, в большинстве случаев, как он теперь понимал, абсолютно дурацкой, а, зачастую, и опасной для его жизни.
Систематические занятия спортом сделали его высоким, стройным и сильным. И учился он отлично.
Но красавица оставалась холодной.
После окончания школы он уехал учиться в Москву, а она в другой город.
Первое письмо от неё он получил, когда оканчивался второй курс института. Письмо было совершенно неожиданным и разбередило его душу, воскресив все школьные воспоминания. Он ответил. На летних каникулах они встретились в том небольшом городке, где учились в школе.
Вместе с бывшими одноклассниками ночи напролёт они бродили по городу, горланя песни типа «Любимый город может спать спокойно…», а потом оставались одни, не позволяя себе зайти дальше поцелуев.