Разлив Цивиля

Емельянов Анатолий Викторович

Вот и нынче принесло деда на ночную трапезу еще до света. Да так торопился, что, переходя речку, поскользнулся и ушиб колено. Сорвал злость на палке, которая его не поддержала, но все равно домой пришел сердитым. А вот поел горячей пшенной каши, и настроение сразу поднялось.

Выйдя из избы, дед некоторое время постоял, любуясь рассветом.

У соседа щелкнула калитка.

«Да кто же это? — заинтересовался Мигулай. — Павлу на работу еще рано. — И по укоренившейся привычке сторожа глянул в щелку забора. — Анна?

Она дома. Да кто же это? Пошла, ноги земли не касаются. Марья! Только она во всем селе ходит, раскрылив по сторонам руки».

Мигулай резко воткнул свою палку в мокрый снег и вслух выругался:

— Эй-я-яй! Из-за этой яловой коровы какой мужик пропадает!.. Жаль Матвеича. Женщине доверяй, да следить не забывай… Да и какие времена наступили: девки-бабы сами ходят. Эй-я-яй!..

Прошла пора посиделок

1

— Подъем! — скомандовал Павел. — Если парторг на ногах, то комсоргу и подавно спать не к лицу. Вставай, есть дело сразу обоим.

— А я уж думал, пожар…

Володя, недовольно щурясь, открыл глаза, потом сел, сладко, с подвыванием зевнул и поводил руками, как на физзарядке. Похоже, вчера поздно пришел из клуба и не выспался.

— Ну, так что случилось?

— Я же говорю: дело есть… Только сначала проснись окончательно. Сегодня с утра пораньше в поле был. В том, что идет вдоль Цивиля и дальним концом в лес упирается.

— А-а, — опять зевнул Володя. — Огороженное поле… За что его так назвали: никакой огорожи вроде нет.

— А оно лесом огороженное с той и другой стороны… Так вот, уж очень много на нем ручьев и промоин, — В одном месте из трех ручьев даже огромный овраг образовался.

— Ну, новость невеликая. — Володя прошел в кухню, загремел умывальником. — Эти ручьи и промоины были и в прошлом году и позапрошлом. Да и куда они пропадут, наоборот, с каждым годом только глубже делаются. — Он вышел из кухни с полотенцем в руках. — Я там зябь подымал. Земля суглинистая, глыбами наворочалась. Увидал Трофим Матвеевич и велел забороновать. Где-то в газете прочитал про выровненную зябь, давай, мол, и мы, чем мы хуже…

— Неужто и вы зябь выравнивали? Да еще на склонах? — удивился Павел. — Но ведь это же глупость. У нас на целине тоже носились с этой дурацкой затеей, но, слава богу, скоро разобрались что к чему… А ты не подумал, что этим выравниванием ты прибавил на поле промоин?

— Я же тебе говорю: велел Прыгунов. А для меня слово председателя — закон… Пытался я ему что-то доказывать, а он мне: а что, если мимо этого поля поедет Василий Иванович? Знаешь, как он нас с тобой пропесочит за эти колобья… А еще и так подумаешь: по ровной зяби и сеять весной удобнее и комбайнам потом работать хорошо.

— Так, так, — поддакнул Павел. — Небось не один ученый муж диссертацию защитил на

этом «хорошо» и «удобно». Кто-то из начальства поддержал новацию, и пошло-поехало по всей стране. А ведь хороша такая зябь, может, для какой-то одной области или зоны, где нет ни водной, ни ветровой эррозии… Сколько же глупостей, сколько всяких сомнительных экспериментов мы с землей-матушкой делаем! Удивляться надо, как все это она выдерживает. Впрочем, уже не всегда и не везде выдерживает… И когда только это кончится!

— А никогда не кончится, — спокойно ответил Володя, — пока командовать над землей будут все, кому не лень. Я уж не говорю про всяких ученых и неученых карьеристов, комбинаторов и мастеров стопроцентных сводок. А то ведь бывает, что и пашем землю для сводки, а не для урожая.

— Ну, мы с тобой ушли в сторону, — спохватился Павел. — Давай-ка вернемся на Огороженное поле. Давай-ка впредь будем пахать его для урожая, а не для выравнивания сводки через эту самую выровненную зябь… Ну, да я сейчас и не о зяби. Я вот о чем. Как бы остановить ручьи и промоины на том поле? Ну, ну, шевели мозгой!

Павел подождал, что скажет Володя, но его вопрос, видно, застал товарища врасплох. И тогда он сам ответил за друга:

— Правильно: надо склоны Огороженного поля, тамошние ручьи и овраги засадить кустарником, лесом, а само поле засеять клевером с люцерной. Эти культуры сразу бы обдернили его.

— А где взять семян? — сразу же взял быка за рога Володя. — Где взять столько саженцев?

— А чувашская ветла? Что, она пригодна только для сельских улиц? Руби и сажай. А на дно промоин — ивняк. А потом, сам же говорил, твой брательник Колька — лесник. Неужто он для своего родного колхоза пожалеет?

— Ну, колхоз-то теперь для него — родня дальняя. Да и скуп он, зимой снега не выпросишь. Не знаю даже, в кого такой уродился. Но я, конечно, поговорю.

— Неужто не договоришься с родным-то братом?!

— Постараюсь.

— Старайся.

Они вышли из дома Володи и, договорившись о встрече вечером, сразу же разошлись в разные стороны: Павлу надо было в правление колхоза, Володя зашагал по дороге к лесу.

Чист и свеж утренний воздух! Словно за ночь вобрал он в себя все запахи весенней земли. Особенно явствен тонкий горьковатый запах набухающих почек на ветлах, запах оттаявшей потемневшей коры.

Да, ветла — неприхотливое дерево, сруби любой сук, воткни в землю, и вырастет новое дерево…

Чей-то знакомый смех отвлек Володю от своих мыслей. Он поднял глаза от дороги — дорога была грязная, гляди да гляди, где ступить, — и увидел рядом с крайним домом секретаря райкома комсомола Завьялова. Александр Петрович счищал палкой налипшую на сапоги грязь. Из-под макинтоша небесного цвета выглядывало белое кашне и опять же голубой галстук.

— Вожак сявалкасинской молодежи, легкий на помине!