Разлюбил – будешь наказан!
Шрифт:
Вижу, вижу, как вас затошнило от этой идиллии. Ничего не поделаешь – многим неприятно, когда у других все хорошо. Все, молчу. Понимаю вас прекрасно. Меня тоже иногда передергивает от чужого счастья.
17. Люблю!
Третий день собираюсь вам рассказать, как он сказал «люблю». Третий день собираюсь и не могу. Только сяду за комп – зависаю. Меня уносит на горячий песок, и я опять иду рядом с ним, забегаю босыми ногами в мягкую пену… А дети тянут за руки, то кормить, то играть, то уроки
Мы идем вдоль волны по мокрому песочку. Я оборачиваюсь посмотреть, как исчезают следы. Забежала по колено освежить ножки. Один шлепанец соскочил, его подхватило волной, еле успела поймать – сарафан мокрый.
Антон сегодня молчит. Наблюдает за мной. Его глаза похожи на два выстрела. Цветастая рубашка отлетает на ветру. Плечи разворачиваются изящно и легко. Пытается пристроить на нос темные очки. С местного рынка, от Ашота, кривые, само собой. Обхохочешься! Антон улыбнулся: «Мне с очками не везет», и снова серьезный-серьезный.
У воды лежит мертвое дерево, осталось после урагана. Живописное до ужаса, белый ствол и сучья корявые, как старушечьи пальцы. Тяжеленное, с места не сдвинешь, поэтому его и жечь не стали. Мы садимся на бревно и разглядываем темно-синий горизонт. Вдалеке волны совсем черные, а у берега светлеют до лазури, и мы следим за этим превращением.
Лицо у Антона застыло, как силиконовая маска. Значит, волнуется. А чего волноваться? Козе понятно, хочет сказать «люблю». Откуда я это знаю? А чего тут знать, мне тоже хочется сказать «люблю», но я молчу. Помалкиваю. Почему? Да потому что тогда придется рассказывать все. Все…
Что я, совсем дура, выкладывать ему, как всего две недели назад, у себя дома, я вылезла из душа в одном полотенце? Пошла в сад нарвать вишен, хотела посмотреть диснеевские мультики. Да, мультики, про Скруджа, кажется, тогда их только начали показывать на нашем телевидении.
Открылась калитка. Появился Антон, тот, другой, Антон Николаич Страхов. Прислонил велосипед к железному забору. Подошел. Целовал мои руки, красные от вишневого сока. Изобразил страданье:
– Ты пахнешь ягодами.
Вполне кинематографично, думаю, момент настал. Дверь моей спальни закрылась на крючок. Полотенце упало. Антон рассматривал открытую грудь: «Какая чистая… Разве такое бывает?» На этом романтизм закончился. Дальше он думал: «Только бы вставить». Волновался, как молодой хирург на первой операции.
Почему я ничего не чувствую? Это медосмотр? Или зачет по физкультуре? Или время неудачное?.. Самое нелюбимое время, между двумя и четырьмя
Всем спасибо. Все свободны. Процедура закончена.
Я натягиваю майку. Молча выхожу в гостиную. Включаю телик. Антон сажает меня на свои плотные коленки и врет:
– Все так и должно быть! Это же прекрасно!
Смотрим мультики. На столе миска с вишней. Антон складывает косточки в пирамидку. Вздыхает, говорит удовлетворенно:
– Все, теперь я спокоен. Теперь ты меня никогда не забудешь.
Ну, не забыла. И что? Сидела на бревне и думала: «Как же все это теперь объяснить ему, совсем другому Антону? Я ему хочу сказать «люблю», только ему. Потому что он мой. Все чужие, а этот мой. Откуда я знаю? Оттуда!
И не говорите, что это все глупости. Знаю я, что вы мне сейчас пропоете. Возможна тысяча комбинаций… Понять, кто чей, вообще невозможно… Народу слишком много… Население планеты шесть миллиардов… И вообще все чужие… Кого подсунули, того и люби… Вы еще скажите, что все одинаковые… Я вам не верю, вы врете сейчас и сами это прекрасно знаете. Смеетесь тут надо мной, а только свое увидите – так сразу челюстью хлоп, ручищами хвать, с мясом не оторвешь.
Тише! Он сам, сам сейчас все скажет. Уже повернулся ко мне, в глаза посмотрел, ресницы опустил и…
– Ты меня любишь? – говорит.
Ничего себе! Я даже не поняла, спрашивает он или утверждает, хитренький какой.
В руке у меня теплый песок. Я рассыпаю его себе на ноги. Моя ладонь – песочные часы. Сейчас все высыплю и наберу еще пригоршню.
Антону надоело ждать. Он сам сказал, быстро, с легким удивлением:
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю! – Я рассыпаю песок ему на плечи и забываю обо всем, и уж тем более о диснеевских мультиках.
Мне показалось или и вправду целоваться стало вкуснее?
Так… прекратите смеяться! Да, говорим «люблю», а сами дети еще. Куда нам про любовь понимать, до пенсии далеко. Но если вы такие умные, то покажите мне хоть одну птицу, которая прокукарекает вам, что такое миграция. Или хотите, спросим у лосося: «Лосось, а что такое нерест?» Не хотите? Вот и ко мне не придирайтесь. Не говорите, что я там могла в пятнадцать лет о любви понимать. Я знаю точно: если очень хочешь сказать «люблю» – говори, не жмись. Скажешь «люблю» – и мир изменится.
Пляж по-прежнему пустой, бревно на месте, волны так же светлеют у берега, но мы не одни. Мы чувствуем: кто-то смотрит на нас… да, с облаков. Смотрит и моргает синими ресницами…
Так, все! Это была самая лиричная глава. Больше такого не повторится. Наш удел – бытовуха. Мне пора в магазин, за жратвой.
18. Последний поход
Смена обстановки – прекрасная вещь. И недолгое расставанье, конечно, тоже полезно. Но эффект от этих радостей длится не дольше недели.