Разлюбил – будешь наказан!

Крицкая Ирина

Дождь лил и лил. Мы сидели под сваями, от ветра завернувшись в одеяла. Кое-кто курил, запивая чаем, кое-кто вином. Мальчики перебрасывались в картишки и были похожи на заговорщиков. Послышалось странное: ГКЧП, Форос и смешное слово «путч».

– …государственный переворот, – долетело ко мне, – прикиньте, вернемся домой, а там опять коммунизм.

– Да он и не кончался еще…

– Я вам говорю – гражданская война начнется.

– Горбачева не выпускают…

– А может, и нас отсюда не выпустят?

– Кому это вы нужны?

– А что? Удобно. Собрали всю будущую прессу в одном месте – и пух.

– Вы что, не слышали?

Из Москвы приехал цензор Сидоров. Башкирский дайджест закрыли. Сегодня ни одна газета не вышла.

– А пойдемте в главный корпус! Там «Свободу» ловят!

Сначала я даже внимания не обратила на эти разговорчики. Здесь никому верить нельзя – кругом одни журналисты. Никакое радио «Свобода» я слушать не пошла. Мне весь этот путч – трактором. Что мне ГКЧП, что мне арестованный Горбачев, когда мой летний роман заблокирован? Я же говорила – я ребенок из Красного пояса России. В этом регионе никогда ничего не происходит. У нас все до сих пор крепостные. Затоптать, если что, могут, а насчет революции – обращайтесь в Москву.

Ночью ливануло такое! Море взбесилось. Волны подошли вплотную к террасам. И гром – как будто горы взрываются. Погулять не получится, в знак протеста я легла спать.

А утром – солнце! И повсюду бегают мальчишки с пачками листовок: «Правда и только правда о государственном перевороте! ГКЧП арестован!» После завтрака в актовом зале была пресс-конференция журналистов Первого канала и самые свежие кадры с места событий. Ой, да что вы! Я иду со всеми смотреть хронику, которую еще нигде не показывали. И, кстати, до сих пор так и не показали.

В стеклянном холле толпа будущих знаменитостей стояла в длинной очереди за автографами к действующим телезвездам. Я ненавижу автографы. И тем более очереди. После того как меня будили в шесть утра, чтобы затариться стиральным порошком (две пачки в одни руки), я ненавижу очереди. Стою в сторонке. Оглянулась – в другом конце холла на пластиковом кресле сидит Антон. Он заметил меня и раскрылся, как автоматический зонтик. Какое чудо! Не забыл меня за целых три дня!

Мы сидим в темном прохладном зале. Антон глядит на экран и греет мои руки. Подносит к губам и целует пальцы. Сам не замечает, как целует. В эти моменты я перестаю дышать. На экране идет хроника: толпы бушующих людей, реплики, вопли, ругательства, Ельцин, солдаты, танки, трое погибших парней… Все мимо, все мимо меня. Ничего не слышу. Жду, когда он еще раз поцелует.

Мы выходим из зала и направляемся под сосны, на трубу теплотрассы, протянутую по горе, над морем. Антон взял с собой кучу свежей политической макулатуры. Глаза у него загораются, когда ему приходит на ум что-то интересное, взгляд оставляет ощущение спрятанного сюрприза. А в официальной версии у него спокойный, даже слегка отсутствующий взгляд. Иногда он читает мне вслух по нескольку строчек, я слушаю, нет, не текст, а его голос, его играющую интонацию, его легкое северное «о», и смеюсь.

Под попой тепло, на спине его рука, над головой густые сосновые ветки, перед глазами море, поднимешь лицо – и вот они, его губы. Антон бросает в траву свое чтиво, загребает меня в охапку, а я опять ухохатываюсь. Смеюсь над чайками – визжат, как поварихи.

22. Перепих для галочки

И муж целовал мне руки. На нашей свадьбе за столом.

И тоже бессознательно. Его губы сами тянулись к моей ладони. Мама втихаря посмеивалась, когда он беседовал с кем-то и при этом облизывал мне пальцы. Теперь я точно знаю: пока у мужчины проявляются такие порывы – все пучком. Как только он начинает себя контролировать – все, считайте его коммунистом.

Я, конечно, слышала, что страсть проходит… Но чтобы у меня? Прошла страсть? Я-то думала, страсть проходит у асексуалов, у амеб, у сонных мух, у фригидных кошелок, у обжор, у тех, кто никогда не любил… И, надо же, вчера меня настигла та же участь. Супружеский долг! Перепих для галочки!

Мы даже не трудились скрывать отвращение. Смотрели друг на друга – и морщились. Зевали. Отворачивались. Закрывали глаза. «Надо! – сказали мы себе, – надо!» – и нехотя стянули трусы.

Целоваться не могли – не лезло. Касались друг друга лениво, как будто переключали скорости на заезженной колымаге. Мой муж раздраженно сбросил мою руку со своей шеи. Я выплюнула его пальцы изо рта. Господин директор разлегся как в борделе: руки за головой, ноги в разные стороны, пузцо кверху. Нашел себе оправдание: «Мужчина любит, чтобы его соблазняли». Решил не тратить время зря и заодно вспоминал список дел на завтра. Сдал мне в лизинг свое тело, а сам придумывал механизмы личной мотивации для менеджеров дилерской сети. Нет, я не привередничаю, что дают, то и ем, просто засыпаю на ходу. Зеваю… Сил нет, как спать хочу, не могу, извините, зева-а-а-ю…

Опа! Вздрогнул! Понимаю – лежит себе человек в постели, прикидывает, как ему завтра через таможню документики протащить, и вдруг глядь – какая-то баба на нем валяется. Узнал меня. Силой мысли заставил свою правую руку проехаться по моей спине. На полдороге остановился – вспомнил, что у него в кассе недостача.

Может, думаю, дерзнуть все-таки, поцеловать его в губы для разнообразия? Нет, не целую. Не хочется встречаться. Да и губы у него на замке. Попробовала взломать их языком, раз уж приползла по его аппетитному, между прочим, животу. Нет, не пропустил. Сползаю вниз, тем же маршрутом, через шерстяную грудь, и размышляю: «Что лучше: хороший фильм на пиратском диске или плохой на лицензионном?»

Работаю под напряжением и все равно засыпаю. Ничего, думаю, сейчас насобачим в эту стряпню чего-нибудь остренького. Какой-нибудь пальчик в самое нежно место всунем, куснем где-нибудь аккурантенько… А можно еще представлять себе разные мерзости, чтобы скорее отделаться.

Только вот странно… Неужели эта тошнота не считается грехом? А за вдохновенный мимолетный эпизодик кое-где до сих пор камнями закидывают. Тогда давайте и за обжорство закидывать. И за мат при детях. И за курение в общественных местах. Бросить бы все и уснуть, но нет, нельзя. Мы ответственные люди, мы все должны доводить до конца.

«Пора кончать это безобразие!» – мы так подумали и одновременно открыли глаза. Ага! Наверняка он уже обнимает вместо меня эту свою черненькую из попсовой группы. А я сейчас тогда представлю, что сзади ко мне подошел… Какое у Антона утомленное раздраженное лицо! Как ему надоело бить в одну точку! Так… ладно… Мне нужно сосредоточиться. Ко мне подошел… Нет, лучше подошла… Подошла наша фотомодель Оля, испачкала ему спину своей губной помадой, разлеглась и не уходит, сучка! Ага! Так вот для чего она мне нужна! Образ врага – вот что меня сегодня возбуждает.