Разные годы
Шрифт:
Два полка подвергались особенно яростным атакам врага — они приняли, пожалуй, главный удар в первый же день наступления. Одним полком командовал подполковник Онуприенко, вторым — подполковник Томиловский. Эти два советских офицера прошли суровую школу войны, испытали уже немало вражеских атак, они дрались с фашистами и тогда, когда в батальонах не было того вооружения, которым они располагают теперь. Битвы с врагом только закалили души этих двух мужественных воинов. К исходу третьего дня вражеского наступления они с солдатской скромностью замечают: «Мы выполнили свой долг».
Но легко сказать — выполнили свой долг. За этим таится мир великих испытаний и беспримерного напряжения. Полк Онуприенко выдержал четыре танковые атаки немцев. До этого они час обстреливали позиции полка из артиллерии и минометов, бомбили двумя сотнями бомбардировщиков. Но
В ту же минуту, когда танки и пехота врага двинулись на позиции полка двумя мощными колоннами, Онуприенко вернул бойцов к огневым гнездам и окопам. Они открыли огонь по танкам из противотанковых ружей и орудий, а из автоматов обрушились на вражескую пехоту. Начался жестокий бой. Враги ввели еще сто танков. Теперь шла борьба за метры земли, за воронки, окопы, блиндажи; вновь и вновь появлялись вражеские бомбардировщики, их встречали наши истребители. Борьба за эти метры советской земли в сущности велась ив воздухе. Наша артиллерия била по «тиграм». В этот час советские воины, дравшиеся в окопах, увидели, как воспламеняются новые тяжелые танки. Но уже новая мощная колонна приближалась к окопам. И опять впереди шли «тигры».
Два сержанта — Рустам Усамбеков и Сергей Фалалеев — выдвинулись со своими противотанковыми ружьями. Это был короткий и мужественный поединок. «Тигры» шли, на ходу стреляя из пушек. Они вздымали землю и давили трупы фашистских солдат, лежавшие перед окопами. Усамбеков и Фалалеев ждали. Они притаились. Танки уже приближались. Усамбеков крикнул:
— Давай — вот они, давай, я в правый!
Фалалеев ничего не ответил. Он ждал. Это был опытный бронебойщик. Теперь он держал самое серьезное испытание и перед полком, который его любил, и перед народом, который доверил ему этот рубеж. Может быть, через полминуты его уже не будет в живых, молодого сержанта Фалалеева. Но он все же должен сделать все, чтобы тот крайний «тигр» больше не двигался. Там, в окопах, люди. Они тоже впервые видят этот танк, но они не уйдут, потому что в маленьком узком укрытии лежит он, Фалалеев. Так ему казалось, и он выдерживал, целился в смотровую щель. Проходили секунды, они были томительными, и Фалалеев даже успел размять ноги — они отекли и как будто отяжелели от напряжения. Потом он взмахнул рукой, прижался к ружью, прицелился и выстрелил, он лишь почувствовал легкий толчок в плечо и услышал выстрел Усамбекова. «Тигры» направились к ним, очевидно, боясь подставить свои бока: бронебойщики вновь прицелились и выстрелили. Два танка запылали. Усам беков улыбнулся и прошептал: «Это «тигры» — да?»
— «Тигры», да, радуйся — твоя победа. Видишь, разворачиваются.
Колонна танков пыталась обойти подожженные головные танки, но ее уже уничтожали, поджигали, подбивали другие бронебойщики. К Фалалееву подполз старший лейтенант Сердий и обнял его: еще одна танковая атака была отбита.
Онуприенко управлял боем через свою радиостанцию. Проволочная связь все время прерывалась — телефонисты не успевали находить обрывы и налаживать ее. Артиллерийский обстрел усиливался. Онуприенко сообщил всем бойцам по радио, что уже подожжено и подбито сорок танков. Но вечером враги предприняли еще две яростные атаки. Им удалось прорваться ко второй линии обороны. Удалось? Можно ли было назвать удачей те сотни метров, которые враги захватили, если земля, по которой они шли, почернела от крови фашистских солдат, а пылающие танки образовали огненный пунктир вдоль наших позиций? Но враг не считался с этими жертвами. Он окружил полк Онуприенко. Наступила критическая минута — она должна была решить исход всего дневного боя. Онуприенко понял это и приказал создать круговую оборону и драться в окружении. Всю ночь враги пытались пробиться к окопам полка, но не продвинулись ни на шаг.
Онуприенко уже разрабатывал операцию, которая дала бы ему в случае успеха возможность восстановить положение. К утру он предпринял две контратаки. Был нанесен удар, который поставил под угрозу окружения вражеские войска, прорвавшиеся ко второй линии обороны, и враг не выдержал — он начал метаться, боясь очутиться в клещах советских воинов, и разомкнул кольцо. Полк Онуприенко занял свои рубежи и продолжал с прежним упорством и уверенностью драться с врагом.
Ожесточенные
Враг не учел ни духа наших войск, ни их умения, ни опыта, ни закалки. Мне рассказали о двух любопытных случаях. Фашисты пустили сухопутную самоходную торпеду на наше минное поле, пытаясь, должно быть, проложить дорогу танкам. По земле двигалось своеобразное, на первый взгляд устрашающее чудовище — оно управлялось на расстоянии. Но наши бойцы, ни минуты не задумываясь, еще до подхода ее к минам, подползли и взорвали торпеду гранатами. Не убедились ли фашисты, что в этом поступке не только долг воинов, но и высшее человеческое бесстрашие, которое бывает лишь у людей, уверенных в своем деле и в победе. В воздухе над полем боя все наблюдали, как на советского истребителя (потом я узнал, что это был коммунист Николай Солянников) напали четыре самолета «Фокке-вульф-190». Солянников сбил два самолета и продолжал драться с двумя оставшимися. Они одновременно с двух сторон атаковали Солянникова, но советский летчик выдержал до последнего мгновения и нырнул вниз. Вражеские истребители не успели опомниться и столкнулись друг с другом. Разве это не классическое мастерство, которое дается и хладнокровием и опытом?
На дорогах, даже вблизи той битвы, которая происходит на полосе земли в тридцать два километра, царит спокойствие и уверенность. Пусть вражеская бомба вырыла воронку на шоссе, люди в ту же минуту вылезают из укрытий и засыпают ее. На лугах бойцы убирают высохшее сено, раненые, только что вышедшие из боя, отдыхают на обочине после тяжелых дней и бессонных ночей. И лишь канонада, дым и огонь за пригорком напоминают, что там, на направлении главного удара, идет, не стихает, все еще продолжается одна из ожесточенных битв лета 1943 года.
В ту критическую минуту, когда вражеские танки приближались к нашим позициям, их встретила истребительная артиллерия полковника Вениамина Рукосуева. Может быть, никто из них — людей, занимавших эти оборонительные рубежи, — не представлял себе, что им придется отразить сперва шесть, а потом еще четыре ожесточенные атаки трехсот танков, что мощные колонны «тигров» появятся именно здесь, что с утра до вечера их будут бомбить восемьсот вражеских бомбардировщиков, что, наконец, они — обыкновенные советские люди, окажутся на направлении главного удара вражеских войск. Только потом, когда уже развернулась битва величайшей силы, они поняли это, но не испугались, не попятились. Они ощутили тяжесть той суровой ответственности, которая легла им на плечи. От крепости их маленьких и простых человеческих сердец теперь зависел исход битвы и судьба земли, на которой они укрепились и держались.
Я нашел этих людей в вишневых кустах. Ничем особенным они, истребители «тигров», не отличались от всех солдат и офицеров, которые дрались с врагом на клочке земли в шесть километров. Жизнь здесь как будто ничем не нарушалась — кто-то упрекал повара за то, что он сорвал еще не созревшее яблоко, так же наливались соками зеленоватые вишни, а из котелков, с которыми присаживались в тени на траве люди, доносился запах щей. Не сразу можно привыкнуть к мысли, что тут же, за пригорком, идет одна из грандиознейших битв нашего времени. Люди «втянулись», освоились с тем, что мы называем «огненным адом». И то, что непрерывно пикируют бомбардировщики, и дым, и пламя охватили весь горизонт, и то, что земля вздрагивает, будто в глубине ее открылись вулканические силы, — люди воспринимают как само собой разумеющееся и обычное дело войны. Они отдыхают, раскинувшись на траве, и только очень близкий взрыв заставляет их не вскочить, не встрепенуться, а лишь поднять голову: все обошлось? Никого не тронуло? Можно еще минуту вздремнуть — еще предстоит немало тяжелых дней и бессонных ночей.