Разные оттенки смерти
Шрифт:
– И насколько мне известно, вы в долгах.
Услышав эти слова, Сюзанна остановилась как вкопанная.
– Откуда вы знаете? – Она уставилась на него, но Гамаш не ответил, и она, смирившись, кивнула. – Конечно, вы это выяснили. Да, я в долгах. Никогда не умела распоряжаться деньгами, а теперь, когда мне не разрешается красть, жизнь стала гораздо труднее. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Еще один недостаток, который нужно добавить ко все растущему списку.
Воистину растущий список, подумал Гамаш. О каких еще своих недостатках она умолчала? Ему показалось странным,
А что сделала бы Сюзанна? Увидела бы, что это блестящее искусство, и что? Убила бы Лилиан в припадке зависти?
Это казалось маловероятным.
Но все же странно, что за восемь месяцев близких отношений Сюзанна ни разу не побывала в доме Лилиан. Не видела ее картин.
Потом в голову Гамашу пришла еще одна мысль.
– Вы познакомились в АА или знали друг друга раньше?
Он понял, что попал в точку. Хотя улыбка и сошла с ее лица, но взгляд стал пронзительнее.
– Вообще-то, мы знали друг друга и раньше. Хотя слово «знали» для этого случая не совсем подходит. Мы пересекались на выставках много лет назад. Еще до ее отъезда в Нью-Йорк. Но друзьями никогда не были.
– Но отношения были дружескими?
– После нескольких рюмочек? – Сюзанна рассмеялась. – Я становлюсь дружески расположенной ко всем, старший инспектор.
– Но, как я понимаю, не с Лилиан.
– Ну, тут немного по-другому, – согласилась Сюзанна. – Понимаете, дело в том, что я не стоила ее времени. Она была важной персоной, критиком в «Пресс», а я – всего лишь одним из многих пьющих художников. И между нами, меня это устраивало. Она была такой сукой. Этим и прославилась. Сколько бы я ни выпила, общение с Лилиан никогда не было хорошей идеей.
Гамаш задумался на секунду, потом пошел дальше.
– И давно вы в АА? – спросил он.
– Восемнадцатого марта исполнилось двадцать три года.
– Двадцать три года? – Он не сумел скрыть удивление.
– Видели бы вы меня, когда я появилась там в первый раз, – улыбнулась Сюзанна. – Кукушка для шоколадных шариков «Кокоа пуффс». То, что вы видите, есть результат тяжелой двадцатитрехлетней работы.
Они прошли мимо террасы. Бовуар показал на свое пиво, и Гамаш кивнул.
– Двадцать три года, – повторил Гамаш, когда они пошли дальше. – Вы бросили пить приблизительно в то же время, когда Лилиан уехала в Нью-Йорк.
– Пожалуй.
– Это было простое совпадение?
– Она не была частью моей жизни. Лилиан не имела никакого отношения к моему пьянству или отрезвлению.
В голосе Сюзанны послышался надрыв. Небольшое раздражение.
– Вы все еще пишете? – спросил Гамаш.
– Немного. По большей части ерунду всякую. Хожу на курсы, преподаю на курсах, захаживаю на вернисажи, где бесплатно поят и кормят.
– Лилиан говорила о Кларе и ее выставке?
– Она никогда не упоминала Клару. По крайней мере, ее имя. Но она говорила, что должна извиниться перед многими художниками, дилерами и галеристами. Возможно, среди них была и Клара.
– А они среди
– Полетт и Норман? О них она тоже не говорила. Но я бы не удивилась, узнав, что Лилиан в чем-то виновата и перед ними. Когда она выпивала, к ней лучше было не подходить.
– А еще она могла написать: «Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности», – процитировал Гамаш.
– Так вы и об этом знаете?
– И вы, очевидно, тоже.
– Это знает любой художник в Квебеке. Это была вершина критического творчества Лилиан. Ее pi`ece de r'esistance [64] . Почти идеальное убийство.
– Вы не знаете, о ком она это написала?
– А вы?
– Стал бы я спрашивать, если бы знал?
Сюзанна несколько мгновений вглядывалась в лицо Гамаша.
– Может, и стали бы. Вы такой хитрец, как мне кажется. Но нет, я не знаю.
Почти идеальное убийство. Так оно и было. Этими словами Лилиан нанесла смертельный удар. Неужели жертва ждала несколько десятилетий, а потом отплатила той же монетой?
64
Главное блюдо (фр.).
– Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Возражать было поздно. Мирна уже села, а если Мирна садилась, то сдвинуть ее с места было нелегко.
Бовуар посмотрел на нее не самым приветливым взглядом:
– Конечно. Какие проблемы.
Он оглядел террасу. Еще несколько человек сидели здесь под солнцем, попивали пиво, или лимонад, или охлажденный чай. Но были и пустые столики. Почему Мирна решила подсесть к нему?
Единственным возможным ответом был тот, которого он боялся.
– Как поживаете? – спросила она.
И этот ответ состоял в том, что она хочет поговорить. Он сделал большой глоток пива:
– Прекрасно. Спасибо.
Мирна кивнула, слегка раскручивая пиво в своем стакане.
– Хороший день, – сказала она наконец.
Бовуар продолжал смотреть перед собой, полагая, что это замечание не стоит его реакции. Видимо, она это поняла. Он хочет побыть наедине со своими мыслями.
– О чем вы думаете?
Теперь он посмотрел на нее. На ее лице было мягкое выражение. Заинтересованное, но не пристальное. Не вопрошающее.
Приятный взгляд.
– О расследовании, – сказал он.
– Понятно.
Они оба посмотрели на деревенский луг. Там почти ничего не происходило. Рут закидывала птиц хлебными камешками, несколько человек работали у себя в саду. Один выгуливал собаку. А по грунтовой дороге шли старший инспектор и какая-то незнакомая Мирне женщина.
– Кто она такая?
– Она знала убитую, – пояснил Бовуар.
Отвечать подробнее не было нужды.
Мирна взяла несколько больших орешков из вазочки: