Разные оттенки смерти
Шрифт:
– Согласно одной из гипотез, Лилиан приехала сюда, чтобы извиниться перед кем-то, – сказал Гамаш. – Покаяться.
– Если она это и сделала, то я уверен, что неискренне.
– Зачем она тогда приехала сюда, если была неискренна?
– Сделать то, что было свойственно ее природе. Облапошить кого-нибудь.
– Клару? – спросил Гамаш.
– Может быть. Или еще кого-то. У нее был большой выбор.
– Но что-то не сложилось, – заметил Гамаш.
– Вот уж точно, не сложилось. По крайней мере, для
Неужели ответ и в самом деле так прост? Возможно, Лилиан Дайсон просто подтверждала свою репутацию.
Эгоистичная, разрушительная, пакостная личность. Пьяная или трезвая.
Все та же Лилиан, с прежним характером и инстинктами.
С одним желанием – причинять боль.
– Но откуда она узнала о вечеринке? – спросил Гамаш. – Это была частная вечеринка. Только по приглашениям. И мы все знаем, что найти Три Сосны довольно трудно. Как Лилиан узнала о вечеринке и как ее нашла? И откуда убийца мог узнать, что она приедет сюда?
Бовуар глубоко вздохнул, напрягая мозги. Потом покачал головой:
– Я привел нас к этому месту, шеф. Теперь ваша очередь сделать что-нибудь полезное.
Гамаш отхлебнул пива и погрузился в молчание. Такое сосредоточенное, что Бовуар заволновался. Уж не расстроил ли он шефа своим дерзким замечанием?
– В чем дело? – спросил Бовуар. – Что-то не так?
– Да нет. – Гамаш посмотрел на Бовуара, словно пытался принять какое-то решение. – Ты говоришь, что люди не меняются, но ведь вы с Энид любили друг друга. Верно?
Бовуар кивнул.
– Теперь вы расстались, собираетесь развестись. Так что случилось? – спросил Гамаш. – Ты изменился? Или Энид? Что-то изменилось.
Бовуар удивленно посмотрел на Гамаша. Шеф был искренне взволнован.
– Вы правы, – признал Бовуар. – Что-то изменилось. Но я думаю, что изменились не мы. Я думаю, мы просто поняли, что мы не те люди, за каких себя выдавали.
– Я тебя не понимаю, – сказал Гамаш, подавшись к Бовуару.
Бовуар собрал разбегающиеся мысли:
– Я хочу сказать, что мы были молоды. Мы не осознавали, чего хотим. Все вокруг женились, и это казалось таким приятным делом. Она мне нравилась. Я нравился ей. Но настоящей любви между нами не было. На самом деле я просто делал вид. Пытался быть кем-то, кем я не был. Тем человеком, который был нужен Энид.
– И что же случилось?
– После той перестрелки я понял, что должен быть тем, кто я есть. А этот человек недостаточно любил Энид, чтобы остаться с ней.
Гамаш замер, размышляя.
– В субботу вечером перед вернисажем ты разговаривал с Анни, – сказал наконец он.
Бовуар застыл. Но шеф продолжал, не ожидая ответа:
– И ты видел ее вместе с Дэвидом.
Бовуар заставлял себя моргать. Дышать. Но не мог. Сколько он так продержится, прежде чем отключится?
– Ты хорошо знаешь Анни.
Мысли Бовуара метались.
– Она говорила тебе о своем браке?
– Что? – едва слышно прошептал Бовуар.
– Я думал, она могла сказать тебе что-то, спросить твоего совета или еще что. Зная о тебе и Энид.
У Бовуара голова пошла кругом. Он никак не мог вникнуть в смысл слов шефа.
Гамаш откинулся на спинку стула, выдохнул и бросил свернутую салфетку на тарелку.
– Я чувствую себя таким идиотом. Мы замечали всякие мелкие признаки того, что дела у них идут неважно. Дэвид отменял совместные обеды, опаздывал, как в тот субботний вечер. Рано уходил. Их взаимная приязнь не проявлялась с такой очевидностью, как прежде. Мы с мадам Гамаш говорили об этом, но потом решили, что это, вероятно, просто новый этап их отношений. Что они стали менее зависимы друг от друга. К тому же многие пары, бывает, отдаляются, а потом снова сходятся.
Бовуар почувствовал, что его сердце опять забилось. Ударило так, что у него застучало в висках.
– Вы хотите сказать, что у Анни с Дэвидом трудности?
– Она тебе ничего не говорила?
Бовуар покачал головой. Почувствовал, как его мозг плещется внутри черепной коробки. А в мозгу одна только мысль: у Анни с Дэвидом трудности.
– Ты ничего не замечал?
Замечал ли он? Что из того, что он замечал, было реальностью, а что – игрой воображения, преувеличением? Он помнил пальцы Анни на руке Дэвида и безразличие Дэвида. Его отсутствующий вид. Рассеянный.
Бовуар видел все это, но боялся верить, что это что-либо иное, чем ощущение неловкости. Любовь, растрачиваемая на человека, которому все равно. Что это только его ревность, а не реальное положение вещей. Но теперь…
– О чем вы, шеф?
– Вчера Анни пришла на обед и поговорить. У нее с Дэвидом трудности. – Гамаш вздохнул. – Я надеялся, она что-то сказала тебе. Хоть вы и спорите, я знаю, что Анни для тебя как младшая сестренка. Сколько ей было лет, когда вы познакомились?
– Пятнадцать.
– Неужели столько лет прошло? – удивленно проговорил Гамаш. – Несчастливый год для Анни. Надо же, ведь ты был ее первой любовью.
– Я – ее первой любовью?
– А ты не знаешь? Да-да. Каждый раз после твоего прихода мы с мадам Гамаш выслушивали это. Жан Ги то, Жан Ги сё. Мы пытались ей объяснить, какой ты недоумок, но это лишь усиливало ее влечение к тебе.
– Почему же вы мне не сказали?
Гамаш недоуменно посмотрел на него:
– Тебе это было бы интересно знать? Ты уже тогда ее поддразнивал. Это могло бы стать вообще невыносимым. И потом, она умоляла нас ничего тебе не говорить.