Разные оттенки смерти

Пенни Луиза

– Притом что он главный судья Квебека? – спросил Бовуар.

– Я алкоголичка, но не идиотка, – с улыбкой сказала Сюзанна. – Мне это казалось преимуществом.

Это и было преимуществом, подумал Гамаш. Но почему она считала, что ей нужно преимущество? И почему судья Пино выбрал этот столик, подальше от других? Худший столик на террасе. А потом быстро занял место лицом к стене. Где ему ничего не было видно, но и его никто не мог увидеть.

Гамаш обвел взглядом деревню, невидимую главному судье Пино.

На скамье

сидела Рут, кормила птиц и время от времени поглядывала на небо. Норман и Полетт, художники средней руки, сидели на веранде гостиницы Габри. Несколько человек шли с хозяйственными сумками из магазина месье Беливо. В бистро были и другие посетители – Андре Кастонге и Франсуа Маруа.

Клара стояла на лестничной площадке, глядя на дверь, захлопнувшуюся перед ее носом. Этот звук хлопка все еще эхом отдавался от стен, разносился по лестничным коридорам, лестничной клетке и вырывался наружу. Заполнял собой пространство под ярким солнцем.

Глаза у Клары были широко раскрыты, сердце колотилось. Из желудка поднималась горечь.

Она боялась, что ее стошнит.

– А, вот вы где, – сказал Дени Фортен, появившийся в дверях бистро.

Он с удовольствием посмотрел на Андре Кастонге, который при его появлении вскочил и чуть не опрокинул бокал с белым вином.

Франсуа Маруа, однако, остался сидеть на месте. Он почти никак не прореагировал на появление Фортена.

«Как ящерица, – подумал Фортен. – Растянулась на камушке и греется под солнцем».

– Tabernac! [66] – воскликнул Кастонге. – Какого дьявола вам тут надо?

– Вы позволите? – спросил Фортен и сел за столик, не дожидаясь, пока Кастонге или Маруа ему откажут.

Они всегда возражали, если он хотел занять место за их столиком. Уже не одно десятилетие. Тайный заговор торговцев и галеристов, теперь постаревших. Как только Фортен решил, что не хочет быть художником, и открыл собственную галерею, они сомкнули ряды. Против посягнувшего на их монополию новичка.

66

Черт побери (канадско-французское ругательство).

И вот он сидит перед ними. Он стал успешнее, чем любой из них. За исключением, может быть, этих двоих. Из всех представителей мира искусства Квебека Фортен считался с мнением только этих двоих – Кастонге и Маруа.

Что ж, когда-нибудь им придется признать его. И возможно, это случится сегодня.

– Я слышал, что вы здесь, – сказал он, давая знак официанту принести еще выпивку.

Он видел, что Кастонге уже хорошо приложился к белому вину. Но Маруа прихлебывал охлажденный чай. Напиток аскетический, изящный, выдержанный. Холодный. Как и сам этот человек.

Фортен

переключился на пиво из малой пивоварни. «Макослан». Молодое, золотистое, дерзкое.

– Что вы здесь делаете? – повторил Кастонге, сделав ударение на «вы», словно Фортен обязан был отчитываться перед ним.

И Фортен чуть не поддался инстинктивной потребности ублажить этих людей.

Однако он взял себя в руки и обаятельно улыбнулся:

– Я здесь по той же причине, что и вы. Чтобы подписать договор с Морроу.

Маруа наконец зашевелился. Медленно, очень медленно дилер повернул голову, посмотрел прямо в глаза Фортену, потом медленно, очень медленно поднял брови. Если бы это сделал кто-то другой, то такой жест мог бы показаться комичным. Но в исполнении Маруа он выглядел устрашающе.

Фортен почувствовал, как его прошиб холодный пот, словно он увидел голову горгоны Медузы.

Он с трудом проглотил слюну и не отвел взгляда, надеясь, что даже если и превратится в камень, то, по крайней мере, с выражением небрежной неприязни на лице.

Кастонге разразился смехом:

– Вы? Договор с Морроу? У вас уже был шанс, и вы его благополучно профукали. – Кастонге ухватил бокал и сделал громадный глоток.

Официант принес еще порцию выпивки, но Маруа поднял руку, останавливая его.

– Мы, пожалуй, уже достаточно выпили. – Он посмотрел на Кастонге. – Может, пришло время немного прогуляться, как вы думаете?

Но Кастонге не думал. Он взял бокал.

– Вы никогда не подпишете договор с Морроу. И знаете почему?

Фортен отрицательно покачал головой и тут же мысленно отругал себя за то, что вообще прореагировал на этот вопрос.

– Потому что они знают, что вы собой представляете, – громко заявил Кастонге.

Так громко, что все разговоры вокруг них стихли.

За отдаленным столиком все повернулись к ним, кроме Тьерри Пино. Он продолжал сидеть лицом к стене.

– Хватит, Андре, – сказал Маруа, прикасаясь пальцами к руке Кастонге.

– Нет, не хватит, – отмахнулся Кастонге. – Мы с вами работали не покладая рук, чтобы стать тем, кем стали. Изучали искусство, технику. У нас могут быть разногласия, но мы по крайней мере ведем разумную дискуссию. А этот, – его рука дернулась в сторону Фортена, – этот думает только о том, как бы срубить побольше долларов.

– А вы, сэр, – сказал Фортен, вставая, – думаете только о бутылке. И кто из нас хуже?

Фортен чуть поклонился с чопорным видом и пошел прочь. Он не знал, куда идет. Важно было просто уйти. От этих двух людей, что смотрят на него. И вероятно, смеются.

– Люди не меняются, – сказал Бовуар; он сдавливал бургер, глядя, как из него выступает сок.

Главный судья Пино и Сюзанна ушли в гостиницу Габри. Теперь наконец инспектор Бовуар мог поговорить об убийстве в спокойной обстановке.