Разомкнутый круг
Шрифт:
– Право! Я даже не смел просить об этом… – запинаясь, произнес юнкер, принимая книгу из рук княгини.
На секунду он задержал ее руку в своих и вдруг благодарно припал к ней губами. Расчувствовавшись, княгиня погладила его светлые волосы и по-матерински поцеловала их. «Как жаль, что у меня нет своих детей!» – вздохнула она.
Весенний переход под Стрельну как всегда обрадовал конногвардейцев. Как и весь полк, юнкера были оживлены и веселы.
– Опять
– Ну уж нет! – сунул тот янтарный чубук в рот и через минуту блаженно выдохнул облако дыма, в котором запросто можно было бы замаскировать взвод кирасир. – Что-нибудь попроще подберем…
Домик юнкера сняли не в Стрельне, а в близлежащей деревушке, подальше от бдительного ока Вебера и купеческой вдовы с дочерями. Но как оказалось, насчет женщин беспокоились напрасно. Зимой вдова и дочери поочередно выскочили замуж… Дочки покинули Стрельну, а их мамаша, забросив скобяную торговлю, заправляла в трактире под названием «Жареная курица».
Двое дядек поселились по соседству с молодыми конногвардейцами, а Шалфеев снял угол в Стрельне, поближе к прошлогодней молодке, на чем и погорел… В конце июля уже играли свадьбу.
Перепивший вахмистр все приставал к жениху насчет какого-то рапорта, а в самом конце гуляния грозился невесте самолично проверить… Правда, никто из гостей ничего не понял, а спекшегося вахмистра положили спать на. попоне, в саду под яблоней.
– Даже пьяненький о службе думает! – хвалили начальника кирасиры. – Вишь чего, и у невесты выправку аль амуницию проверить желат… А Шалфеев – ерой! Вон каку видну кралю царским носом унюхал! – смеялись они.
Рубанов подарил своему дядьке последние пятьдесят рублей. Оболенский и Нарышкин – по такой же сумме.
– На обзаведенье по первости хватит! – радостно наложила руку на деньги вновь испеченная Шалфеева.
– Что, брат! – ржали гвардейцы. – Самого главного командёра на шею себе посадил…
После свадьбы эстандарт-юнкера стряхнули пыль с уставов и принялись вспоминать, что они когда-то читали.
– Братцы, а я кроме названия ничего не помню! – затосковал Оболенский. – Похоже, не бывать мне корнетом…
– Полагаю, тебе сразу подпоручика дадут! – успокаивал его Рубанов.
– До вахмистра бы дослужиться! – безнадежно вздыхал князь.
Нарышкин не отвлекался на пустые разговоры и усердно грыз военную науку.
Через несколько дней юнкера сдавали один из главнейших в своей жизни экзаменов.
«Ротмистр в ужасном настроении – не сдадим!» – паниковали они.
Будто случайно за день до экзамена в Красном появился пап`a Оболенского и о чем-то долго совещался с бароном. Отпрыска в этот приезд он игнорировал и денег не дал ни гроша, чтобы любимый сынуля
Рубанова догнало письмо от княгини – с курьером привезли из Стрельны. В письме она настоятельно просила посетить в Петербурге ее дом. «Зачем? – недоумевал Максим. – Может, собирается пораньше из деревни приехать?»
На экзамене решили присутствовать сам командир Конного полка Янкович, весь прошлый год воевавший со шведами в армии Буксгевдена, исполнявший обязанности командира Арсеньев и какой-то штабной чин.
– Все! Крышка! Тут даже моему ангелу-хранителю не совладать… – опустил руки Оболенский.
– Конечно не совладает, потому как вечно с похмелья у тебя! Прости господи мою душу грешную, – перекрестился Максим.
Оболенский неожиданно обиделся за своего ангела, а Нарышкин, напротив, развеселился, представив страждущего херувима.
Но княжеский ангел, как всегда, оказался на высоте… Вечером к юнкерам зашел Вайцман и, строго настроив их на завтрашний экзамен, подал Оболенскому листок с тремя вопросами и ответами на них.
– Чтобы к утру знали, как «Отче наш», – уходя, распорядился он, – а то опять опозоримся перед командирами.
На следующий день полковник Арсеньев до седьмого пота гонял Рубанова и Нарышкина по уставам, проверяя их знания, и выдохся вместе с ними, не задав князю ни единого вопроса.
Григорий Оболенский бодро ответил на три заданных ротмистром вопроса, заслужив благосклонную улыбку полковника, и теория на этом закончилась. В практических же вопросах – скачке, рубке, стрельбе и прочем – князь не уступал своим друзьям, а может, был и лучше их. Молодые кирасиры стали уже бравыми вояками на втором году царской службы!
Словом, 19 августа приказом по полку эстандарт-юнкерам присвоили первое офицерское звание – стали они корнетами русской гвардии! Прослезившийся папа Оболенского не пожалел денег, и по приезде в Петербург целую неделю корнеты ныряли из кабака в кабак, обмывая офицерские погоны, пришитые дядьками на их юнкерские колеты.
В «Храбром гренадере» встретились с такими же счастливыми кавалергардами, тоже в офицерских погонах.
– Господа офицеры! – орали они. – Пьем за ваше здоровье!..
Из кабаков шли в рестораны, после них в гости к Оболенскому, благо всем им до середины ноября предоставили отпуска. Через неделю приехавший из Москвы отец Нарышкина, с помощью слуг погрузив сына в возок, увез его домой. Папа Оболенского, тоже с помощью слуг, взгромоздил наследника на вместительный дормез, запряженный шестериком, и отправил похмеляться в деревню. Кавалергарды разъехались по своей родне, а оставшийся в одиночестве Максим решил отправиться в Рубановку. Перед отъездом наведался в голицынский дом.