Разомкнутый круг
Шрифт:
– Еще разок проучим зазнавшихся конногвардейцев! – протянул руку к стакану Строганов.
– И правда, судари! – расправил плечи Волынский. – Второе пари проиграть – вся гвардия смеяться будет.
Поддержав себя морально приятными мыслями и водкой, кавалергарды несколько успокоились, зато занервничали их противники.
– Уснула! Уснула старая ведьма! – переживали подошедшие к склепу конногвардейцы.
Хотя мороз был не сильным, он все же щипал щеки и острыми иголочками впивался в ноги.
Отойдя от склепа, юнкера стали скакать вокруг памятника.
–
– Неужели, опять проиграем? – расстроился Нарышкин.
– Не может этого быть! – высказал свое мнение Рубанов, охлопывая себя руками. – Такая мегера не может подвести…
Между тем в склепе все было тихо, не считая звона стаканов и осмелевших уже голосов.
Прошел еще один час.
Кавалергарды полностью освоились в темном замкнутом пространстве, привыкли к затхлому воздуху и усердно подливали в стаканы мадеру и водку. Конногвардейцы опять подошли к склепу и, спрятавшись от ветра за его стенами, с надеждой прислушивались…
Даже Волынский осмелел и геройски опрокидывал в себя водку. Видя это, Шувалов решил пошутить и произнес, поднимая стакан:
– Пьем за тебя, бабушка!..
– Я и сама за себя выпью! – произнесла, вступив в круг света, старая нищенка, зябко кутаясь в простыню. – Долго же я спала…
Седые волосы ее растрепались, а глаза жадно блестели при виде выпивки. Пламя свечей отражалось в них, придавая им красный оттенок.
– Дайте же выпить! – закричала она, протянув руку к Волынскому, и в предвкушении раскрыла рот, явив взору графа зловеще, как ему показалось, блеснувший в свете свечей зуб.
– А-а-а-а! – заверещал он, выронив стакан.
Этот вопль вывел из столбняка его друзей.
– Проснулась бабуля! – обрадовались конногвардейские юнкера, отскакивая от двери.
– А давайте шинели скинем и останемся лишь в белой форме! – предложил дьявольский план Оболенский.
Первым из склепа вылетел Волынский, успевший заметить три огромные белые тени, скрывшиеся за памятником. «Мертвяки бегают! – в ужасе подумал он. – Окружили…» – Ноги его ослабли. Друзья подхватили под руки графа и поволокли к выходу с этого чертового кладбища.
– Что-то вы рано, господа? – поинтересовались, сдерживая запаленное дыхание, с трудом догнавшие их на выходе конногвардейцы.
– Вон, смотрите! – не удивившись их присутствию, показал дрожащей рукой Шувалов на белую фигуру, постепенно исчезавшую за крестами. – Покойница ожила…
«Бабка все собрала и сматывается, чтоб не отняли, – с трудом сдерживая смех, подумал Максим, – даже простыню с себя не сбросила…»
– Мертвяки стаями бродят!.. – словно в бреду, зашептал Волынский, стуча зубами и в ужасе глядя на слившуюся со снегом и исчезнувшую среди могил белую фигуру.
В ту же секунду, как они выскочили из склепа, хмель выскочил из них. Поэтому для начала конногвардейцы решили отвезти их к Мойше, рассудив, что любопытный еврей откроет им и среди ночи.
Замерзший и сонный извозчик с трудом разместил на санях компанию и долго
…– Вот так, господа, все и было! – разъяснил Рубанов в трактире ситуацию, любовно складывая в нагрудный карман ассигнации.
Кавалергарды не знали, смеяться им или сразу застрелить шутников. Мойша в восторге чесал свой нос, прикидывая, что на месяц тема для разговоров обеспечена, и, чтобы узнать подробности, гвардейцы толпами попрут в его трактир…
15
День своего шестнадцатилетия – 19 февраля 1809 года – Максим вместе с друзьями и дядьками провел у Мойши. К вечеру радостный до посинения трактирщик разжился сотней рубановских рублей, избавившись к тому же от скисшего шампанского, о реализации которого мечтал с Нового года.
Эту двойную удачу не смогли затмить даже убытки: три стула, разбитые о головы задиристых улан, и два стола… Половина выдранного Оболенским пейса вообще в счет не шла…
Следующий вечер Максим провел у Голицыных. Приняв поздравления и сто рублей – вот уж волшебная сумма, он до отвала наелся и с удовольствием выпил шампанского, на минуту задумавшись, чем же угощал их Мойша… Слава Богу, пока молодые желудки справлялись с любой пищей и выпивкой.
На этом праздники не закончились…
На Масленицу в Зимнем был дан большой бал.
Рубанов привел смену и поставил часового на Иорданской лестнице, увидев поднимающихся Голицыных. Князь был в темно-зеленом вицмундире. Черной перевязи через плечо уже не было. Его жена нежно, едва касаясь, придерживала больную руку. Заметив Максима, она улыбнулась, помахав ему, и обидчиво дернула плечом, не получив ответной улыбки. Поравнявшись с Рубановым, она удивленно поглядела в его застывшие глаза. Вся фигура юнкера, казалось, одеревенела, а лицо напоминало своей неподвижностью маску.
«Что его так потрясло?» – обернулась княгиня. Первыми в толпе поднимающихся по лестнице следовали генерал с орденской лентой через плечо и худенькая девчушка с угловатыми движениями детского еще тела. Белокурые волосы высокой короной охватывали ее головку, придавая ей взрослый вид. Стрельнув огромными глазищами в юнкера, девчонка затенила их ресницами, внимательно разглядывая ковровую дорожку у себя под ногами. Еще раз взглянув на Рубанова, княгиня была просто потрясена восторгом, плескавшимся в его глазах.
Муж потянул ее в Большой танцевальный зал.
«Так… так… – размышляла она, – надо непременно расспросить Максима об этой девчонке и генерале», – поставила себе задачу.
В марте выздоровевший князь Петр покинул столицу, отправившись на север к действующей армии, а жену оставил скучать дома. Приемы, балы, театры и гостиные великосветских знакомых ей до чертиков надоели, и она с удовольствием проводила время с молодым гвардейцем, мечтая поскорее уехать на лето в тихую родовую деревню, оставив этот шумный город с его сплетнями и интригами.