Разомкнутый круг
Шрифт:
– Кстати, пока не забыл, – спохватился Максим, подумав, что разговоры после разлуки можно вести бесконечно, – сообщаю заранее… У меня, как вы помните, девятнадцатого февраля – день рождения… Намечается бал в доме Голицыных… Окажите любезность… Осветите своим присутствием, – дурачась, забормотал он.
– Тьфу, артисты! Пьянка, что ли, ожидается? Так и скажи… – обрадовался Оболенский.
– И кузину, и родных пригласите, – успел произнести Максим перед тем, как князь потащил их к «Мойше».
В трактире после ерша из шампани с водочкой Нарышкин принялся обличать пьянство и превозносить искусство.
– Господа! – обращался он к друзьям. – Какое это счастье – прислониться к высокому!..
– А еще к мягкому и теплому! – заинтересованно подтвердил Оболенский.
К искусству,
– К нимфам, что ль? Со всей душой! – не отказывался князь, в свою очередь с удовольствием хлебнув напитка. – Но я не считаю актеришек этих и их болтовню со сцены – высоким искусством. По-твоему, сударь, получается, что ежели крепостная девка хорошо роль вызубрила да оттарабанила с подмостков, так она уже аристократка духа? Образованна и умна?.. А по мне – как была дурой, так дурой и осталась, только не простой, а избалованной… Да я культурнее ее буду. Ей-богу!..
– Господин корнет, что вы несете? – злился Нарышкин. – Даже наши друзья, незабвенные кавалергарды, и то думают о возвышенном – по подписке распространяют среди молодых гвардейских офицеров билеты на итальянскую оперу…
– Что за вздор?! – поперхнулся князь. – Неужели, и они сбрендили?.. Не верю!
– Не верите?.. Да я у них целую дюжину билетов купил на лучшие места. И в партер на первом ряду, и в ложу. Кроме вас, милый князь, все с восторгом относятся к искусству.
Оболенский сделал недоверчивое лицо и принялся разглядывать билеты.
– А вам, Рубанов, настоятельно рекомендую посетить оперу. Не берите пример с Григория, – протянул Максиму три билета в ложу.
В первых числах февраля Рубанов с княгиней Катериной отправились в театр. У князя Петра нашлась масса важных дел, и он от посещения оперы отговорился. Максим впервые попал в театр и с интересом осматривался. Оделся он не в вицмундир, а в любимую белую форму, поэтому чувствовал себя весьма уютно. Откуда-то снизу раздались звуки музыки – оркестр налаживал инструменты, и он, наклонившись из ложи вниз, принялся разглядывать партер. Все первые ряды занимала гвардейская молодежь и, что поразило корнета, – в основном без дам. Далее за ними сидели чиновники и провинциальные офицеры, попавшие по каким-то своим делам в столицу. Здесь дам было уже поболе.
– Странное сегодня общество… – Разочарованно отняла от глаз лорнет княгиня Катерина, – из высшего света – единицы. Я собственно посещала спектакль, пока вы болели, душа моя, но тогда было совсем иное дело… – Опять подняла лорнет к глазам и принялась рассматривать ложи напротив. Все же кого-то высмотрела, так как подняла руку и помахала, радостно улыбаясь.
Максим, наконец, увидел, как чинно, друг за другом, вошли и сели с краю в первом ряду Нарышкин и Оболенский с сестрой и теткой. Оркестр, словно только их и ждал, с облегчением заиграл увертюру.
Занавесь пока не поднималась. Князь Григорий, зевнув, протянул руку и поковырял рампу. С другой стороны первого ряда сидели трое кавалергардских корнетов и увлеченно что-то обсуждали. В руках у Волынского Максим с удивлением обнаружил небольшую подзорную трубу. Наконец занавесь поднялась, и все обратили взгляды на сцену. В глубине ее Максим различил колышущиеся от сквозняка стены замка из черного полотна и рядом с ними бугор из картона и фанерный крест. «Видать, могила!» – отметил для себя. Перед могилой стоял на коленях какой-то толстый субъект. Затем он нагнулся, наставив на ложу, где сидел Максим, жирный зад, обтянутый панталонами, – княгиня при этом с интересом навела лорнет; потом с трудом поднялся с колен, покраснев от натуги, и, широко раззявив рот, запел. В партере раздались громкие хлопки в ладоши. «Так и есть… Оболенский! – хмыкнул про себя Максим. – Великий ценитель искусства…» Толстый субъект несколько раз подпрыгнул, тряся ягодицами и подняв руки к потолку. Тут же откуда-то сверху на голову ему по веревке спустился тощий высокий мужчина в черном костюме в обтяжку и с длинным веревочным хвостом. При этом толстый субъект сумел проворно уклониться от трагического соприкосновения и что-то опять запел, к нему тут же присоединился прилетевший, поправляя шпагу и черную шляпу.
В партере дьявольский конфуз заметили не все, но в ложах раздался смех. Из-за могильного картона неуверенно выглянула женская голова, и толстый махнул ей рукой – вставай, мол, душу по случаю загнал… Женщина обрадовалась и стала прыгать по сцене и петь.
Рубанов заметил, как Волынский поднял подзорную трубу и тут же опустил ее. «Ослепли, что ли, на первом ряду и с окулярами…» – задумался Максим. На этом первый акт закончился, и трое кавалергардов помчались за кулисы. Нарышкин обернулся к ложам и стал выискивать Рубанова, лицо его что-то не было одухотворено искусством. Оболенский в это время о чем-то заспорил с кузиной, а старая тетка крепко спала. Мирские страсти уже не волновали ее, главное – Софьюшка находится под присмотром.
Княгиня Катерина во время антракта направилась поприветствовать какую-то даму, а Максим поленился выходить и со скукой таращился то на сцену, то в партер. «У Мойши интереснее посидели бы, – сделал он вывод, – но может, вся «соль» еще впереди?..»
Во втором акте на сцене, кроме трех предыдущих лиц, появилось много девиц в коротких юбочках. Они стали бегать, треща половицами, и петь, потом построились в ряд, затем из ряда выбежали две и запрыгали, высоко вздергивая ногами и смеясь. Кавалергардские корнеты рвали друг у друга подзорную трубу и радостно причмокивали. Нечистый удивленно выкатил глаза и попятился от двух веселых девиц к краю сцены, но остановился, вовремя вспомнив про Оболенского. Толстый снова рухнул на колени, только лицом не к дьяволу, а к девицам. Вызволенная им с того света невеста стояла с таким видом, словно раздумывала – не уйти ли ей обратно в могилу… Две девицы, кончив прыгать и махать ногами, убежали за спины своих подруг… Гвардейские офицеры бурно зааплодировали, а княгиня Катерина удивленно глядела на них, отложив лорнет. «Явная мура!» – зевнул Максим, стыдливо закрыв рот ладонью.
В третьем акте намалеванные на полотне деревья изображали лес. По доскам сцены, взявшись за руки, медленно шествовал толстозадый пожилой жених со своей невестой. Вид у них был такой, будто весь антракт они дрались. Дьявола на этот раз поблизости не наблюдалось. «Видимо, хвост подшивает», – подумал Максим. Под звуки музыки из-за полотна, изображавшего лес, весело вымахнули две давешних веселых девицы и снова принялись взбрыкивать ногами, звонко вереща при этом. Жених, увидев их, опять было собрался рухнуть на колени, но невеста удержала нареченного, пнув его коленом, как показалось Максиму, по толстой заднице. В первых рядах партера раздались бурные овации, и гвардейская молодежь вырывала друг у друга подзорные трубы. Самыми спокойными в этом вопросе были офицеры гвардейского флотского экипажа, потому как у них на каждого приходилось по мощной морской трубе. «Что-то тут не так!» – подумал Максим, глядя, как выбежавший на сцену дьявол, обхватив за талию девиц, утащил их за кулисы…
Все он понял лишь на следующий день, когда расстроенный Оболенский разъяснил ситуацию:
– Я теперь тоже искусство полюблю! – вещал князь. – Вот так кавалергарды! Ишь чего учудили, а я и не знал…
– Да в чем дело-то? – перебил его Максим. – Чем тебя кавалергарды потрясли.
– Как чем, господин корнет?.. У девиц под юбками, оказывается, ничего не было… За это им хорошие денежки гвардейцы собрали! Теперь этих бестий ищут… а они с утра труппу покинули. Полагаю, к кому-нибудь из кавалергардов в имение уехали, – с завистью произнес он. – А все вы с графом виноваты! – горестно взвыл князь. – Закружились со своими дамами…