Разомкнутый круг
Шрифт:
– Сдвиньте телегу! – высунувшись в приоткрытую дверцу, заверещал немец, а из окошка выглянула прелестная женская головка и неотразимо улыбнулась кавалергардам.
Ну как тут можно быстро разъехаться?
– Сударыня! Приносим свои извинения, – свесив ноги с телеги, снял треуголку Волынский.
Ее румяное круглое лицо с прямым носом и мягким, чуть скошенным к шее подбородком с шаловливой небольшой ямочкой дышало свежестью, весельем и радостью жизни. Смеющиеся глаза смотрели приветливо. Маленькие ушки с красивыми бриллиантовыми серьгами делали лицо миловидным и юным. Хотелось
Строганов с Шуваловым, спрыгнув с телеги, подошли к протянутой дамской ручке.
– Не сметь! – завизжал немец. – Смир-р-на! Вольна! Кругом!
– Да пошел ты, БРУДЕР! – расталкивая друзей, протискивался к даме Волынский.
– Чта-а-а? Си-би-и-рь! – вопил полковник. – Я есть денщик!..
– Не денщик, лапочка, а адъютант! – поправила его подружка и, на секунду исчезнув в недрах кареты, открыла дверцу и легко спрыгнула на землю. – Господин полковник! Придется вам идти за помощью! – смеясь, произнесла она, облизываясь на корнетов.
– Мне-е? – глаза ее спутника вылезли из орбит. – Всех вызываю на дуэль! Всех! – рассвирепел немец.
И не зря! Вечером прекрасная незнакомка, покинув адъютанта великого князя Константина, вовсю веселилась в палатке корнетов, а полковник, позоря себя, бегал по лагерю и жаловался на кавалергардов и неверную особу…
– Так дело не пойдет! – сделал вывод Оболенский, приканчивая второе ведерко мадеры. – С завтрашнего вечера и до утра начнется стояние в главных силах. А перед этим мероприятием, полагаю, следует повеселить дам… Дадим, так сказать, пищу для разговоров… – глаза его пылали вдохновением.
– И что же, господин корнет, вы придумали? – неожиданно заинтересовался Рубанов.
– А чего тут думать?! В то время как женщины будут пить свой вечерний чай и любоваться природой, мы вылетим нагими, словно кентавры, это я книжку у Сержа брал почитать, вернее, картинки поглядеть, – объяснил он, – из того вон лесочка, проскачем мимо дам и снова скроемся в посадках… Представляете, сколько будет истерик и визга?! – радостно потер он ладони. – А наши дядьки тем временем станут ожидать там с одеждой, – загоготал князь.
– Черт-дьявол! – опустил глаза к паху Максим. – Мне-то что, а ваш орган, господин корнет, обязательно между седлом и крупом коня защемит, а то и вовсе под копыта попадет!
Нарышкин, махая рукой, покатывался от смеха.
– Заглянув в книгу, вы все понимаете превратно, милый Григорий, – веселился он.
– По-вашему, кавалергарды должны взять над нами верх? – зарычал Оболенский. – Не желаете, так я и один смогу!..
Ну разве можно не поддержать друга и уступить кавалергардским корнетам? На следующий вечер перед заходом солнца, когда так приятно дышится после дневной жары и пыли и когда хочется сидеть расслабившись и мечтать о чем-то недоступном и высоком, резкий цокот копыт нарушил дамскую идиллию, и трое всадников в масках, белея телом, проскакали вначале рысью и, удивившись, что никто из присутствующих не упал в обморок – таких дур не нашлось, в обратную сторону ехали шагом, кое-чем бряцая по седлам. Причем у одного из кавалеров эта штука, словно палаш, свешивалась с ноги.
Дамы
И лишь когда мужские зады слабо белели вдали и невозможно стало ничего интересного разглядеть, некоторые на всякий случай решили упасть в обморок.
– Это вам, Серж, не Вольтера играть! – делился после акции впечатлением одетый по полной форме Оболенский, держа под уздцы коня. – Дамам теперь на неделю бессонница обеспечена, – ржал князь.
– Да вы что там, господа? – вежливо сделал замечание Вебер. – А если бы невдалеке был враг? – Теперь с корнетами он разговаривал почтительно, а то еще пристрелят на дуэли.
– А вдруг никто не узнает, что это мы? – неожиданно заволновался князь.
И напрасно! Узнали!..
Днем, после стояния в главных силах, сонный Синепупенко разбудил офицеров, сообщив, что их ожидает барон. Вайцман, выпучив глаза, собрался что-то сказать, но русские слова вылетели из головы, а немецкий язык не мог точно передать всю гамму чувств, кипевших у него в груди.
– Командир полка вызывает! – с трудом выдавил из себя и вместе с корнетами направился в палатку генерал-майора Янковича.
– Вы с ума сошли! – вспылил тот. – Дело до великого князя дошло. Прошу следовать к нему, – не стал он воспитывать друзей, а, надев треуголку, первым зашагал к палатке цесаревича. – У его высочества, кстати, преотвратительнейшее настроение, – по дороге предупредил генерал. – Такие же повесы, как вы… – только из кавалергардского полка – здорово насолили его адъютанту, – довольным тоном произнес командир конногвардейцев, но тут же напустил на себя приличествующий случаю хмурый вид.
Не доходя приличного расстояния до палатки, корнеты, генерал и Вайцман услышали забористую русскую речь. Великий князь, в отличие от Вайцмана, умело воспользовался нужными, по его мнению, словами, ловко связав воедино кавалергардов, обиженного адъютанта и растакую-то гвардейскую мать…
Когда они вошли в палатку, довольный своим ораторским искусством командующий царской гвардией перекинул словесный поток с кавалергардских головушек на конногвардейские.
– А вот и мой подшефный полк, – горестно воздел руки, – цвет гвардии…
При этих словах Янкович гордо поглядел на командира кавалергардов генерал-майора Депрерадовича, стоявшего чуть в стороне от своих корнетов и уныло запустившего два пальца под красный воротник мундира, словно он душил его.
Конногвардейские корнеты, вытянувшись во фрунт, встали рядом со своим командиром, а Вайцман, делая вид, что он здесь случайно, расположился поближе к обиженному немцу.
– Сразу и не рассудишь, кто более виновен, – патетически возвысил голос великий князь, – одни надерзили старшему начальнику, обозвав его «бутербродом».
Рубанов с Нарышкиным при этих словах, покосившись на княжеского адъютанта, а затем на кавалергардских корнетов, тоже вытянувшихся во фрунт, с трудом сдержали смех. Оболенский стоял с безразличным видом и спокойно разглядывал бушующего князя Константина.
«Здорово, однако, мы успели к высшему начальству привыкнуть, – отметил Рубанов, – уже не трепещем, как раньше».