Разведка продолжает поиск
Шрифт:
В последнее время свои маскхалаты мы редко стирали, чтобы не выдавали белизной, надежно маскировали в грязном апрельском снегу мелколесья. Поэтому нам удалось подкрасться вплотную к вражеской обороне. И тут глазам своим не поверили. Распластавшись прямо на снегу, лежит редкая цепочка солдат, прикрываясь за невысокими снежными холмиками-брустверами. А наш «дегтярь» по-прежнему бьет короткими очередями, не дает им поднять головы, прицельно ударить из своих «шмайсеров». Ну, хоть ты хватай за ноги и тащи к себе как «языков»…
Подал сигнал, и разведчики осторожно, но быстро подползли к нам. Им не
Через полминуты мы изо всей силы уже неслись на позицию противника. Гитлеровцы не оказали никакого сопротивления, да и вряд ли кто из них остался живой и невредимый на этом тридцатиметровом участке обороны.
Зато в редком ольшанике, в котором оказались через пару минут, сразу же прижал к земле наш же «дегтярь». Буквально пропахивая носом, головой и руками глубокие борозды в рыхлом апрельском снегу, мы упрямо ползли туда, откуда доносился до боли знакомый пулеметный клекот. Ползли, и каждый, видимо, с горькой обидой думал, что вот-вот сейчас, ну, через секунду, срежет своя же, партизанская пуля. Первым не выдержал нервного напряжения Григорий Гусаков:
— Прекратить! Свои!
Видно, во время короткой паузы между очередями пулеметчик услышал это, что и спасло нас. «Дегтярь» замолчал, и мы во весь рост рванулись вперед. А через минуту на полном бегу свалились в траншею к пулеметчику. Пригнувшись, по траншее к нам бежали партизаны. Обнимают нас, хлопают по спинам в грязных маскхалатах, будто ощупывают, убеждаются: свои, черт побери, свои ребята!.. И улыбаются, во весь рот улыбаются…
Тем временем гитлеровцы пришли в себя, и на участок обороны, куда только что прорвалась наша группа, сначала несмело, а затем все чаще и чаще полетели автоматные и пулеметные очереди, прицельно ударили и минометы. Свист пуль и жужжание осколков заставили нас пригнуться, а затем и опуститься на дно траншеи, медленно сползла и радость с лиц только что улыбавшихся партизан.
— Ничего, ребята, — стараюсь перекричать грохот вспыхнувшей перестрелки, — вырвемся! Помогут вырваться!.. Скажите, где командир?
На миг оторвав глаза от прицельной рамки, пулеметчик метнул взгляд направо:
— Там…
Мы побежали на правый фланг. Еще издали заметил в траншее знакомую фигуру комиссара отряда имени В. И. Чапаева Леонида Казакова.
Он, увидев нас, заулыбался и, пожимая руки, спросил:
— Ну, как там наши?
— Держатся, Леонид Петрович. Вот что велел передать комбриг.
По мере того как я излагал суть предстоящей операции, на строгом лице Казакова постепенно разглаживались морщины.
— Отлично, — коротко одобрил он задуманное в штабе бригады. — Место прорыва как раз на нашем участке. Пошли к командиру…
Вскоре на участок обороны Петра Васильевича Алешки прибыли командиры окруженных отрядов. Они детально разработали план прорыва, согласовали взаимодействие своих подразделений, а когда начало смеркаться, стянули отряды к отрогу антуновского
Пожалуй, ни с чем не выдерживает сравнения ожидание сигнала ночной атаки. До предела напряжены нервы, немыслимо тяжело гнетет душу какая-то болезненно щемящая неизвестность. Время будто замерло безразличным ко всему каменным истуканом, и кажется, что ты один на один с ожидающей тебя впереди смертельной опасностью. Это заставляло собрать всю силу воли, чтобы оторвать себя от спасительной земли и бросить вперед, навстречу вероятной смерти.
Две ракеты зеленой дугой медленно разрезали черный просвет между ольшаником. Хотя и ждал их, но как-то не поверилось, что это сигнал к атаке. Однако руки сами собой, вроде бессознательно уже подбросили тело, и указательный палец привычно скользнул на холодную скобу перед спусковым крючком автомата.
— Ура-а! — вырвалось из простуженного горла, и ноги понесли вперед продрогшее на снегу тело.
Шквальный огонь обрушился на вражескую оборону. Но он длился несколько минут. Затем, как и было договорено, дула наших автоматов и пулеметов взметнулись кверху. Прежде всего стреляли в воздух, чтобы во время прорыва не попасть в своих же, наступавших с противоположной стороны, и, конечно же, чтобы нагнать побольше страха на гитлеровцев.
Рукопашная схватка была самой короткой из всех, которые запомнились мне. И вот мы, проскочив, казалось, на одном дыхании ложбину-опушку, уже бежим к противоположному отрогу антуновского леса. Перемешались партизаны всех отрядов — и находившихся в окружении, и пришедших на выручку.
Гитлеровцы опомнились, когда последние группы оказались на самой опушке леса. Однако их огонь вначале был вялым, неприцельным. Но вскоре начали рваться мины, ударила артиллерия, и бежавшие впереди круто свернули в сторону.
В полночь комбриг разрешил небольшой привал, чтобы передохнуть и собрать отставших в пути. Затем мы снова зашагали впереди — нам было приказано вести колонну вместе с бригадной разведкой.
Гитлеровцы, видимо, предполагали, что, соединившись, партизаны двинутся дальше, поэтому они устремились вниз по Западной Двине, стараясь перехватить нас, не дать нам возможности вырваться из лесного массива.
Почти всю ночь мы шли ускоренным маршем. И все же возле Пукановки фашисты вырезались нам навстречу. Вспыхнул скоротечный бой. Наша разведка не принимала в нем участия. Мы уже «отдыхали» — шли в середине колонны со своим отрядом. Возможно, то была схватка с небольшим подразделением, вырвавшимся далеко вперед от основных сил. И мы снова устремились вперед. А по цепи все время передавали:
— Быстрей! Шире шаг!
Немного легче стало, когда свернули в сторону деревни Белое. Осторожно обошли ее и Плусы: обе уже были заняты вражескими подразделениями. Безусловно, если бы мы замедлили движение на марше, на рассвете противник преградил бы нам путь.