Развитие личности. Психология и психотерапия
Шрифт:
Иными словами, Ж. Делез предлагает ограничиться только фактами выражения, не задумываясь даже над выражаемым, ноумен – есть ноумен. Однако даже если мы избежим «объяснения», полагая Другого как «выражение возможного мира», мы не можем не определять его, но чем же такое определение отличается от объяснения? Ответ на этот вопрос заставляет нас вернуться на прежние позиции. И Ж. Батай решает эту задачку чисто теоретически: выход – в «упразднении субъекта и объекта». [282] Но он тут же наталкивается на извечное препятствие сообщения индивидуальных отношений – на содержательность: «Я не говорю о разрозненных персонажах (я-отождествленные и я-неотождествленные роли. – А.К., А.А.), которыми мне доводится быть. Они не представляют интереса, или же мне просто не до того. Я следую своей задаче – рассказать о внутреннем опыте – и совсем не обязан ставить их под вопрос. Впрочем, эти персонажи сами по себе (в моих глазах) ничтожны, немножко комичны. В отношении к внутреннему опыту, о котором я говорю, они бессмысленны во всем, кроме одного: они довершают мою дисгармонию». [283]
282
Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 104.
283
Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С.111.
284
Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 112.
И вот Ж. Батай подходит к финалу своего казнения, здесь он вспоминает о своем читателе – он «третий», и он – первый. Для него затеяна вся эта безудержная пляска «внутреннего опыта» – вот что внезапно осознает Ж. Батай. Но кто этот «читатель» – «другой, что любит меня и сей же миг меня забывает (меня убивает), без его настоятельного присутствия я ни на что не способен, да и не было бы без него никакого внутреннего опыта». [285] Оказывается, все это время, каждый миг, когда сам Батай безуспешно искал выход из самого себя, он, этот Другой, этот носитель «другого сознания», этот выход для самого Батая – был рядом! Был рядом и остался незамеченным. И тут словно случайно, словно ненароком он воспроизводит рекомендацию, которую дал ему Морис Бланшо: писать книгу так, словно он – Батай – был бы «последним человеком». Но «будь я последним человеком, – восклицает Ж. Батай, – тоска была бы до безумия невообразимой! И никак уж от нее не скрыться, я остался бы лицом к лицу с бесконечным уничтожением меня, был бы отброшен в самого себя, хуже того: пустым, безразличным». [286]
285
Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 118.
286
Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 119.
Вот что оказывается теперь самым страшным и вот что теперь самое главное – Другой (с большой буквы). «В опыте субъект теряется, рассеивается», – пишет Ж. Батай, таков итог. Так реализуется выведенная им формула: субъект и объект упраздняются, точнее, упраздняется он сам – Батай – как субъект, чем открывает себе Другого, переступая границы собственной содержательности, которая, как оказывается, зиждется на его субъективности. Что ж, теперь можно переложить и знаменитую формулу Ф. Ницше «И когда вы откажетесь от меня, я приду к вам», с этого момента она звучит так: «И когда я откажусь от себя, вы придете ко мне», точнее, не «вы», но «Ты», «Ты» из основного слова «Я – Ты».
Глава седьмая. Дифференциальная диагностика
Критерии дифференциальной диагностики кризисов развития личности и пограничной психопатологии
Практически все психотерапевтические направления можно условно разделить на две группы: представители первой уверены (нас интересует только практическая сторона вопроса) в том, что никакого развития личности не существует (прежде всего это фрейдовский психоанализ и когнитивно-поведенческая психотерапия), сторонники второй – что любое психическое недомогание – это проявление процесса развития личности (прежде всего аналитическая психология, экзистенциальный психоанализ и клиент-центрированная психотерапия). Создается впечатление, что первые полагают, будто бы между человеком и животным нет никакого существенного отличия, вторые же, кажется, придерживаются прямо противоположной точки зрения.
Разумеется, подобный максимализм себя не оправдывает, а полноценной теоретической модели, которая бы рассматривала человека как животное, с одной стороны, которое снабжено аппаратом, специфическим для человека, но развившимся на базе собственно «животных» функций и этими функциями регулирующимся, с другой, и наконец, как носителя тех феноменов, которые порождены уже собственно этим, исключительно «человеческим» аппаратом, – такой теоретической модели нет.
Ни мультимодальное консультирование Арнольда А. Лазаруса, ни консультирование по жизненным умениям Ричарда Нельсона-Джоунса, ни проблемно-ориентированная психотерапия А. Блазера, ни другие попытки интегративной психотерапии являются не целостными, но лишь эклектичными. Однако увидеть бесперспективность всяких попыток псевдосистемной интеграции существующих систем психотерапии можно лишь в том случае, если мы внимательно рассмотрим и усвоим наконец, с чем же мы имеем дело на психотерапии. Сказать, что
Однако в задачах данной работы – лишь освещение вопросов психотерапевтического сопровождения процесса развития личности, поэтому остальные проявления психопатологии занимают наше внимание лишь в разрезе дифференциальной диагностики. В связи с этим мы только укажем критерии, которыми необходимо пользоваться специалисту, с тем чтобы отличить проявление кризисов развития личности от иных психических расстройств, феноменологически зачастую весьма сходных – неврозов, психопатий, шизотипических расстройств (малопрогредиентная шизофрения) и циклотимии. Для этих целей нам достаточно схематичного изложения «действующих сил» указанных заболеваний.
Если позволить себе отвлечься от всякой метафизики, то вполне очевидно, что основным конституирующим поведение человека инстинктом является инстинкт самосохранения. При этом необходимо понимать, что, например, половой инстинкт генетически родственен инстинкту самосохранения, являясь по сути инстинктом самосохранения вида; поскольку же у животного нет ощущения своей субъективности, то и выделение полового инстинкта в отдельную рубрику – не более чем условность, столь свойственная носителю субъективности – человеку. [287]
287
Павлов И.П. Мозг и психика / Под ред. М.Г. Ярошевского. – М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. С. 271–272.
К основным проявлениям инстинкта самосохранения, к его «рабочим инструментам» относятся страх и интерес, представляя собой обратно направленные силы: интерес – освоения, а страх – избегания. Именно эти силы и создают игру, представляющую нам картину пограничной психопатологии. При этом невроз следует рассматривать как локальное обострение инстинкта самосохранения, а психопатию – как локальное ослабление инстинкта самосохранения. При этом психотическая патология обусловливается генерализованым усилением или ослаблением инстинкта самосохранения.
Данные утверждения кажутся противоречащими как устоявшимся взглядам, например, на психопатию, так и впечатлениям от поведения невротических больных и психотиков. Однако это противоречие только кажущееся, но взгляд действительно иной, отличный от устоявшегося в клинической медицине, где до сих пор царствует описательный («картина болезни»), а не структурный подход.
Указание на локальное ослабление инстинкта самосохранения у психопата не противоречит знаменитой «триаде П.Б. Ганнушкина»: тотальность, стойкость, выраженность. Скорее напротив, этот тезис делает более очевидными, более четкими и ясными позиции клиницистов. Действительно, П.Б. Ганнушкин не говорит, что при психопатии нарушены все психические функции, он говорит «о таких чертах и особенностях» психопата, которые «накладывают на весь его душевный склад свой властный отпечаток». [288] Как нам представляется, такой если не «чертой», то уж, конечно, «особенностью» является локальное ослабление инстинкта самосохранения. При тщательном клиническом разборе любого психопата мы всегда находим те «точки», где такой субъект не испытывает (или не так испытывает) страх (например, боли, неизвестности, публичности или изолированности), как любой другой человек; то же касается и проявлений интереса – есть «точки», где психопат не испытывает должного интереса (например, к тому, каковы последствия его действий или какую реакцию окружающих он провоцирует своим поведением) – отсюда и «выраженность»; что, безусловно, есть проявление локального ослабления инстинкта самосохранения, которое, разумеется, не возникает на «ровном месте», но имеет под собой определенные генетические основания (как, например, снижение болевого порога, образность мышления и т. п.), – отсюда и «стойкость». При этом «тотальность» вполне закономерна, поскольку изменение одной, но существенной «черты» неизбежно влечет за собой изменение и всех остальных, что связаны между собой в человеческой психике не только как «сообщающиеся сосуды», но и как «электромагнитные поля»; поэтому, как нам кажется, следовало бы говорить не столько о «властном отпечатке», сколько о формировании содержания психического в измененных, необычных условиях, где одна (или несколько) изначальных констант отличается от типичных для большей части людей, что неизбежно влечет за собой и определенный «перекос» структуры в целом.
288
Ганнушкин П.Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика. – Н. Новгород: Изд-во НГМА, 1998. С. 9.
Отсутствие у психопата в этих (каких-то, в зависимости от формы) «точках» страха и интереса – удивительно для любого «нормального» («формально здорового») человека. Впрочем, чтобы испытать это удивление, нужно увидеть Другого, а не собственные проекции, и слышать не то, что он говорит (так как он, как в сущности и все мы, пользуется в изложении «безразмерными» понятиями, «размер» при этом не уточняя, поскольку для уточнения ему придется прибегнуть к другим «безразмерным» понятиям, что ничуть не прояснит запутанности ситуации), но видеть то, как он себя ведет. Однако в этом смысле невротики не менее «удивительны», и здесь эта «удивительность» куда более осязаема (более «понятна», хотя и удивляет порой своей вычурностью), поскольку, в отличие от психопатов, невротики отличаются не столько генетической основой своих дисфункций, сколько собственно условно– рефлекторной.