Развод. Он влюбился
Шрифт:
Я в принципе тоже. Но это не отменяло чудовищности самого факта.
Для меня это что-то из раздела фантастики — столкнуть человека с лестницы и уйти.
— Надо было шею свернуть этой твари, как только появилась! А Лёша… Лёша идиот, — в сердцах выплюнул она, — сам променял вас с Дашкой на эту тварь. Теперь расплачивается. Но зато протрезвел, очки свои розовые скинул, а то ведь было: Марина то, Марина се. Девочка-красавица, умница-разумница, а мы все, гады бесчувственные, не хотим ее принимать. Теперь все, больше об этом не заикается.
— Вчера она была в нашем городе. Пыталась залезть к Дашиному парню в штаны. А когда не смогла — попыталась подмешать ему какого-то дерьма.
— Она совсем больная? — выдохнула Олеся.
— Я не знаю. Но очень переживаю за дочь. У нее и так сложный период, а еще эта стерва активизировалась.
— Как будто мстит за что-то…
— Мне плевать, за больная она или заигралась в мстители. Я просто хочу обезопасить семью.
— Не переживай. Вы не одни. Я всех друзей-знакомых напрягла. Всех, у кого есть какие-то связи. Ее найдут и мозги вправят.
— А если не вправят?
— Тем хуже для нее. Знаешь… в дурдоме всегда есть свободные палаты… Безнаказанной она точно не уйдет.
После разговора с давней подругой я пребывала в полнейшем смятении. Какое-то безумие творилось вокруг нас, и чтобы не пугать Дашку, написала Субботину.
Не спускай с нее глаз. Эта тварь может быть где-то поблизости.
Не переживайте. Я Дашу в обиду не дам.
Не давай. Никому. Никогда.
Пускать эту ситуацию на самотек и что-то от них скрывать, я не собиралась.
Поэтому на следующий день состоялся семейный разговор, на котором присутствовали мы с дочерью и Максим.
Он наконец узнал причину, по которой Даша была такой замкнутой и недоверчивой, а я поведала о том, что произошло со Ждановым.
Все, обсудив, мы отправились в полицию, писать заявление о преследовании.
Следователь, который работал с нами, принял его без лишних вопросов:
— Вы не представляете, какие вещи творят некоторые по злому умыслу, дурости или из-за уверенности в собственной безнаказанности. И на машинах сбивают, и всяких отморозков нанимают и кислотой балуются…
— Спасибо, Павел Михайлович, вы очень поддержали, — сквозь зубы процедила я, с укором глядя на мужчину в погонах.
Дашка и так зеленая сидела, а он ей еще про кислоту.
Он смутился и совсем по-мальчишески улыбнулся:
— Простите, профдеформация. Всегда кажется, что если предупрежден, то вооружен.
— Спасибо, но хотелось бы не самим вооружаться, а положиться на крепкое мужское плечо и профессионализм.
Он как-то странно, именно по-мужски глянул на меня и сказал:
— Не переживайте. Мы вас защитим и дамочку эту быстро отыщем.
— Очень на вас рассчитываем.
— Но вы все равно держите ушки на макушке. И сообщайте обо
— Непременно, — заверила я, очень надеясь, что больше никаких случаев не будет.
Что-то подсказывало, что Марина далеко не так смела, как сама о себе думала. И теперь, когда все знали о том, какая она на самом деле, понимала, что в покое ее не оставят, и попытается где-то затеряться.
Глава 19
Жданов
Никогда еще Алексей не чувствовал себя настолько одиноким и несчастным.
Все в его жизни было не так.
Он лежал на неудобной больничной койке, на растяжке, боясь сделать лишнее движение, потому что боль тут же напоминала о себе. Ходил в судно, краснея каждый раз, когда приходилось просить медсестру о помощи. Вяло хлебал невкусную больничную еду.
А за окном кружил снег и отражались новогодние огни елки, стоявшей во дворе.
Семейный, мать его праздник.
Только где эта семья?
Он все ждал, когда же позвонит Марина. Хотел выслушать ее оправдания и…послать к чертовой матери. Сказать, что она никто, самая большая и никчемная ошибка в его жизни.
Только она не звонила. Просто подала заявление на развод через госсервис и на этом все. Кажется, она не собиралась ни извиняться, ни раскаиваться, ни что-то исправлять. Не узнавала, как его самочувствие после того, как отправила его с полет с лестницы. Не искала встреч.
Ей было плевать.
И мерзкий внутренний голос, насмешливо и зло спрашивал: а нужен ли он был ей хоть когда-нибудь? Он сам, а не его дом, квартира или деньги? Или он просто служил не слишком приятным источником финансирования, который приходилось терпеть, чтобы вкусно кушать и ходить по магазинам? Просто нелюбимый папик, с которым нельзя было лечь в постель, предварительно не прогрев себя фантазиями о страстных мачо?
Эти мысли терзали. И как бы он ни пытался убедить себя, что он еще ого-го-го, что стоит ему только щелкнуть пальцами и любая поскачет, теряя тапки от восторга, что стоит ему только захотеть и он тут же отыщет любовь, искреннюю и беззаветную, но здравый смысл раз за разом опускал его на грешную землю. Не о-го-го. Не поскачут. Никакого восторга он не вызывает в принципе. А тех, кто беззаветно его любил – он уже просрал, в погоне за эфемерным счастьем.
Сложнее всего было выносить присутствие соседа по палате.
Виктор был примерно на три года старше его, работал на рейсовом автобусе и оказался в больнице после серьезной аварии, в которой чудом никто не погиб, лишь благодаря его реакции и самоотверженности.
Совершенно обычный мужик, не хватающий звезд с неба. С залысинами и внушительным животом. И тем не менее к нему, в отличие от самого Жданова, приходили каждый день. Жена, сын, две дочери – одна еще молоденькая совсем, старшеклассница, а вторая уже с ребенком.