Развод. Тот, кто меня предал
Шрифт:
Больше нечего.
Приходят родители и Аленка, я искренне (нет) улыбаюсь им и прошу не беспокоиться обо мне.
Потом на пороге появляются люди в форме. Что-то спрашивают, я что-то отвечаю.
Среди всего этого круговорота я не могу понять одного: что делает рядом со мной бывший муж?
Мирон приходит ежедневно, как на работу. Сидит со мной днем, часто ночью. Понятия не имею, как он договорился с врачами и сколько заплатил им, но он постоянно где-то тут.
Сидит на неудобном стуле и печатает на ноутбуке или же тихо беседует
Мирон все время порывается мне помочь, но все заканчивается одним и тем же: я отказываюсь от его помощи и прошу уйти. Он будто не слышит меня, даже не реагирует никак на мои слова.
Он худеет на глазах. Волосы так и не подстриг, и теперь они кудрявой шапкой обрамляют темные глаза с черными ресницами.
Я никогда не признаюсь ему, но где-то далеко, в глубине моей души — или тех крупицах, которые остались от нее — я рада, что он тут, со мной.
Не знаю, сколько прошло времени, несколько дней или недель, но день, когда меня выписывают, все-таки наступает. Меня выпускают из белых стен с объемной выпиской, в которой куча рекомендаций и запретов, а также дают с собой несколько препаратов, которые должны спасать от депрессии.
От них мне плохо. Все время кажется, будто я плыву на плоту сознания сквозь туман. Я перестала чувствовать. Нет ничего, что раздражает меня или радует. У меня нет желаний — еда по расписанию, сон по расписанию. Будь моя воля, я бы и не просыпалась. И только верная спутница Тьма следует по пятам, дышит мне в затылок.
Мирон помогает мне сесть на заднее сидение автомобиля, укладывает на кресло сломанную ногу в гипсе и везет сквозь город.
Поднимаю взгляд и смотрю в окно. Идет снег. Снежинки налипли на проводах и окнах, названия магазинов плохо видны из-за назойливого снега.
Когда я попала в больницу, была осень. А сейчас что? Неужели настала зима? Да, наверное.
Я бы могла задать этот вопрос Мирону или попросить свой телефон, который куда-то запропастился, но мне безразличен ответ. Зачем тогда заморачиваться?
Мне непонятно одно.
— Куда ты меня везешь? — спрашиваю ровно, обращая внимание на то, что мы выехали из города и проезжаем по узкой дороге среди высоких сосен.
— К нам домой, — Мирон обыденно пожимает плечами.
— Нам, — повторяю я, обкатываю это слово на языке, осознавая, что оно не значит ничего для меня.
— К нам, — кивает бывший муж. — Я купил дом за городом. Там совсем недавно сделали ремонт.
Он купил дом. Зачем? Дом покупают, чтобы привести в него кого-то. К чему одиночке целый дом? Следовательно, он планировал жить в нем. С кем-то.
— Отвези меня в мою квартиру, — говорю ему ровно.
— Что ты там будешь делать?
Простой вопрос. Но я понятия не имею, что буду делать, оставшись в одиночестве. Уж точно не рисовать и не танцевать чечетку.
— Что ты будешь делать, Рита?
Молчу. Что на это ответить?
— Я придумаю. Только отпусти меня.
— Нет, Рита. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной.
— Зачем? Мы больше не муж и жена! Оставь меня.
— Не могу, — бывший муж упорно стоит на своем.
— Я потеряла нашего ребенка, но это только моя утрата, и я справлюсь сама. Мне не нужна твоя помощь. Иди, живи своей беззаботной жизнью! — внутри все горит от боли.
— Я не оставлю тебя одну!
— Ты тот, кто меня предал, — выплевываю с ненавистью.
— Значит, я стану тем, кто тебя спасет.
Мне нечего на это ответить. Наивный. Разве это возможно? Спасти меня?
Мирон смотрит в зеркало заднего вида и находит мои глаза:
— Я люблю тебя, Рита. Беспокоюсь о тебе. О том, что ты нестабильна.
— Не-ста-биль-на, — проговариваю это слово.
Я нестабильна.
Я сошла с ума, Мирон. Ты везешь меня к себе домой и даже не догадываешься о том, что творится в моей голове.
— Прости, Рит, я не могу иначе. Как только тебе станет лучше, я отпущу тебя.
— Ты боишься, что, оставшись в одиночестве, я наложу на себя руки?
— Да, — без промедления отвечает Мирон.
Ну, в принципе, правильно. Я бы на его месте тоже подумала об этом. У меня нет желания совершить суицид. Я раздавлена, но не до такой степени. Только вот он не поверит моим словам, поэтому я не вижу смысла спорить. Во мне сил не осталось вовсе, а разговаривать нет особого желания. О чем? Не найти ни единой темы.
Мирон паркует машину на территории рядом с коттеджем. Там есть даже небольшой сад с посаженными недавно деревьями. На лаптях маленьких сосен лежит мокрый снег, оттягивая ветки вниз, к земле.
Бывший муж помогает мне выйти из машины, подсовывает костыли, и я послушно беру их, прыгаю вперед на одной ноге. Мирон где-то позади. Страхует.
— Мог бы и на руках отнести, — устало выплевываю в него ядом.
— Ничего страшного. Сама дойдешь, — слышу спокойный голос за спиной.
Сволочь.
Глава 19. Я не могу иначе
Мирон открывает дверь. Я небрежно плюхаюсь на пуф, сдуваю с мокрого лба челку и замираю. Пусть сам разувает меня, раз уж взялся. Пусть отрабатывает, иначе я попросту уеду к себе. Не знаю, что буду делать, нет ни единой мысли.
— Раздевайся, — командует Мирон, который уже успел снять с себя верхнюю одежду и обувь.
Он одет в джинсы и теплый свитер, который очерчивает широкую спину. Даже несмотря на то, что он похудел, Мирон не стал выглядеть менее мужественно или менее привлекательно.
— Сам раздевай меня, раз уж вызвался, — говорю ему и отворачиваюсь к стене, чуть ли не утыкаясь в нее носом.
Муж замирает: плечи напрягаются, пальцы сжимаются в кулаки. Он злится. Недоволен мной, не привык, что я противостою ему, ведь раньше все было иначе.