Развод. Тот, кто меня предал
Шрифт:
— Вот она проснется и мы спросим у нее, замужем она или нет.
— Только рыпнись к ней!
– начинаю я, но врачиха перебивает меня:
— Лучше бы поблагодарили Олега Евгеньевича, что был с Маргаритой все это время, - недовольно качает головой, переводя взгляд с одного на другого.
— Чего? — хрипло переспрашиваю я.
— Да вы на него посмотрите — с рук ее не спускал, вся рубашка в крови, — врачиха окидывает типа взглядом.
Я выпрямляюсь, вбираю кислород в легкие и говорю как можно
— Благодарю за помощь. Но рядом со своей женой чтобы я больше тебя не видел.
Тип откашливается, трет горло и отвечает мне хрипло:
— Рита не жена тебе, — и молниеносно уходит, пока я охуевше смотрю ему вслед.
Что за хрен такой, этот Олег Евгеньевич? Пробить бы его, не нравится мне, что он трется рядом с Ритой.
— Что с Лебедевой? — взываю к врачихе, которая не сводит с меня взгляда.
— Как вас зовут? — спрашивает она и чуть поджимает губы.
— Мирон.
— Мирон, вы действительно муж пациентке? Это очень важно, потому что я не могу предоставлять информацию о ее здоровье посторонним.
— Я не посторонний. Я же говорю вам — муж.
Врачиха смотрит на меня недоверчиво, снова поджимает губы. Видимо, мой вздрюченный внешний вид удовлетворяет ее, поэтому она начинает:
— Маргариту сбил автомобиль. Состояние стабильное. Перелом ноги и руки, ссадины и ушибы. Сотрясение мозга.
Киваю. Каждое слово — как нож под сердце. Резали ее, мотали, ломали. Девочку мою маленькую, хрупкую. Включаю здравый смысл и анализирую: рука, нога. Все это не смертельно, будет жить. Ничего страшного, подниму ее на ноги, выхожу.
— И плод. Ребенка спасти не удалось. Сожалею.
Киваю два раза и замираю. Поднимаю взгляд на женщину и смотрю на нее, но вижу перед собой пустоту. Белая пелена.
— Ребенок, — проговариваю я на выдохе, обкатывая каждую букву на языке, примеряя это слово на себя.
— Да. Маргарита была беременна. Срок — двенадцать недель, — голос доктора отдает эхом от пустых стен и шипами впивается мне в подкорку. — Вы не знали?
— Нет, — вмиг обессилев, будто из меня выбили весь воздух, качаю головой.
Врачиха вздыхает:
— Мирон, вы должны знать: мы вкололи ей снотворное, потому что у нее началась истерика после информации о ребенке. Ей нужна поддержка и помощь.
— Твою мать, — тихо шепнув, тру лицо.
Неужели это правда? Почему же она не пришла ко мне? Не сказала?! Господи, я бы не отошел от нее ни на минуту, на руках бы всегда держал.
Она носила нашего малыша. Долгожданного и такого неожиданного. Возможно, именно он смог бы примирить нас? Я бы сделал все возможное, чтобы так и произошло.
— Какие дальнейшие планы на ее восстановление? — на автомате задаю вопросы, потому что мне нужно иметь полную картину того, что происходит.
— Маргарита
— Я найду ей психотерапевта. Лучшего, — обещаю уверенно, потому что знаю: так и будет. — Что еще нужно?
— Необходимые вещи и предметы личной гигиены. Можете взять примерный список в регистратуре. Пока все. Индивидуальную палату оплатил Олег Евгеньевич.
— Кто он? — выплевываю вопрос.
Не нравится мне этот хрен, вот хоть убей. Необъяснимое чувство, скорее похожее на инстинкты, которые вопят о том, что чужаку не место рядом с моей женой.
— Золотарев наш спонсор, совсем недавно, но мы его все уважаем и очень любим, — говорит с такой гордостью, будто о сыне родном рассказывает. — Счастье, что он оказался рядом с вашей женой.
Сплошные дифирамбы. Послушать ее — так этот Олег ангел во плоти. Только так не бывает. Не в этой жизни. Что ж, значит, мне предстоит с ним разобраться.
— Ясно. Я могу ее увидеть?
— Можете. Только она спит. И, пожалуйста, недолго.
Врач уходит, а я открываю дверь и медленно захожу в палату.
Комната небольшая, освещение приглушенное. Маленькое окно с опущенными жалюзи. Кровать у стены. Рядом стойка капельницы, на которой висят пакеты с лекарством.
Перевожу взгляд на кровать и смотрю на Риту.
Мозг вопит: это она, а глаза отказываются верить.
Кажется, она стала еще меньше. Ручонки крохотные, со сломанными ногтями и уже обработанными царапинами. Одна рука перебинтована, из другой торчат трубки капельницы, какие-то датчики.
Жена вся синюшно-белая, прямо под цвет стен. Губы бескровные, сухие, потрескавшиеся. На подбородке ссадина, на скуле небольшой порез. Глаза плотно закрыты, дыхание размеренное.
Кажется, Кудряшка спит и видит прекрасные сновидения. Безмятежна, умиротворена и очень далека от меня. Как принцесса. Белоснежка, которую пробудит ото сна поцелуй прекрасного принца.
Только вот я не принц и жизнь наша мало похожа на сказку.
Обессиленно сажусь на стул рядом с ее кроватью, беру ее руку в свою и припадаю к ней губами. Аккуратно целую ледяную кожу, грею дыханием. Глажу волосы, аккуратно прикасаюсь к лбу и большими пальцами вырисовываю по нему едва заметные морщинки. Очерчиваю линию подбородка, носа. Практически невесомо, чтобы не разбудить, не потревожить ее сон.
Чувствую, как по моим щекам слезы прокладывают горячие дорожки. Я не помню, когда плакал в последний раз. Наверное, в детстве? Даже когда переломался весь в двадцать лет, упав со склона на сноуборде — не плакал.