Разящий клинок
Шрифт:
После первого светского вечера с товарищем по университету Морган задумался о Болдески, который никогда с ним особо не церемонился, а теперь, как видно, чего-то от него захотел.
Слуга нашел его плащ, и Болдески помедлил, чтобы откликнуться на герметический зов.
До Мортирмира дошло, что ему выпал шанс отплатить за все насмешки коллег. Студентов было в его группе двадцать семь — настоящих, всерьез изучавших герметизм, и ни один до сих пор не проявил к нему ни малейшей заботы, только глумился над его промахами. Он видел себя со стороны: слишком юный, слишком
Он допил вино и сказал Болдески, что должен заниматься. Старший юноша кивнул и проводил его до самой двери.
— Говорят, что чем позже обретаешь силу, тем сильнее становишься, — заметил отпрыск рода вениканских банкиров.
Мортирмир изучил его лицо, выискивая насмешку, и, не найдя ее, рассмеялся сам.
— В таком случае я и правда стану неимоверно могуч. До сих пор потрясен, — признался он.
Улыбнулся и Болдески.
— Приходи, выпьем еще, — сказал он.
Мортирмир прицепил меч и вышел в сгущающиеся сумерки. Он пересек три площади, чтобы забрать из гостиницы Деркенсана вещи Анны и убедиться, что Стелле с мужем заплатили за еду. Спасибо, хоть в этом районе его привечали как героя, и ему не удалось отказаться от трех кубков вина. Вернувшись в свою гостиницу немного навеселе, он, не раздеваясь, упал на кровать.
На следующее утро у него было два самых трудных занятия — риторика и воспоминания. На уроке риторики Морган осознавал, насколько продвинулся в своих штудиях — неумение манипулировать способностями подвигло его на поистине каторжный труд, в котором герметизм напрямую не применялся, и в числе таких занятий оказалась риторика. Однако теперь, научившись хотя бы самую малость управлять эфиром, он понял, как никогда, всю важность логики и грамматики.
— Гляди, будешь так слушать — язык по-собачьи вывалится, — сказала одна из монахинь.
Он их не различал, но по ее панибратству предположил, что это кузина Комнина. На поясе у нее были великолепные четки из ляписа и слоновой кости, так что Морган решил именовать обеих по этим горошинам: ту, что повыше, он окрестил «Ляпис», а меньшую — «Коралл».
Он слушал, как магистр грамматики твердит то же самое, что говорил на всех прочих уроках, и все же...
Обдумав логику его построений, Морган применил их к созданию света и вместо обычного шара сотворил над правым плечом идеальный куб, распространявший голубоватое сияние.
Магистр грамматики не стал прерывать лекцию, которая в основном опиралась на письма первых имперских сенаторов. На черной доске в конце аудитории он написал архаикой свои обычные, грубые и чуть непристойные стихи, но, вместо того чтобы подобрать рясу и величаво удалиться в длинные коридоры на второй завтрак, вцепился в плечо Мортирмира худощавой клешней.
— А теперь пирамиду, — приказал он.
Мортирмир повиновался. Запутавшись и не сообразив, каким должно быть основание — квадратным или треугольным, он создал бесформенную каплю. Она исчезла, изгнанная приливом ужаса, и он попытался еще раз, более четко выстроив
Но световую пирамиду он создал.
— Теперь пусть станет красная, — велел грамматик.
Мортирмир кое-как выдал лососево-розовый цвет.
— Что такое сотворенный свет — подлинное творение или иллюзия? — спросил грамматик.
Мортирмир увидел, что сзади остановились его однокашники. Вопрос был задан не только ему.
Две монахини вскинули руки, сокрытые в рукавах черных ряс.
— Да? — пригласил их грамматик.
— Очевидно, что творение подлинное, ибо не будет же светить иллюзорный свет? — сказала монахиня, в которой Мортирмир предположил Комнину.
— Вот даже как, очевидно? — Грамматик разжал горсть, и на ладони засияла безупречного качества жемчужина. — Что это, правда или иллюзия? — осведомился он.
— Иллюзия, — ответил Болдески.
— Правильно, юный Антонио. Умей я так запросто создать столь совершенный жемчуг, то был бы первым в городе богачом. — Грамматик поднял жемчужину, чтобы видели все.
— Но иллюзия должна быть убедительной, а для этого нужно, чтобы она излучала и преломляла свет. — Мортирмир прикрыл руку учителя своей — и действительно, жемчужина распространила слабейшее свечение.
— Нашелся Божьей милостью внимательный, — отозвался грамматик. — Ты, если не путаю, Мортирмир? Роджер?
— Морган, маэстро.
— Да, разумеется. Варварство на варварстве и варварством погоняет. Святого Моргана не существует. — Грамматик улыбнулся краем рта. — Насколько я понимаю, ты наконец вошел в силу?
— Наверное, да, — сказал Мортирмир.
— Иллюзий не существует. Или наоборот — все есть иллюзия. — Магистр воздел жезл, и посреди комнаты внезапно появился огромный рогатый демон.
Мортирмир не видел такого обилия герметизма с тех пор, как поступил.
— Но... я не вижу никаких чар.
— Хорошо сказано. Кто-то еще готов признаться в том же? — осведомился магистр.
Остальные замялись.
— Конечно же, нет. Потому что я целиком поместил внушение в ваши глаза. — Демон исчез. — Это крайне трудная операция, но ее невозможно разоблачить. Что это доказывает?
Повисло долгое и тягостное молчание.
— Так-так. Что ж, разберитесь в этом самостоятельно. Мортирмир, тебе нужно намного усерднее трудиться над воспоминаниями.
— Да, магистр. — Мортирмир встряхнул головой, еще продолжая видеть демона — в умозрении, как выражался отец.
— Ненавижу его, — сказала монахиня-коротышка.
— Ты просто не любишь думать, — ответила высокая. — Сэр Морган, почему вы создали свет в форме куба?
Мортирмир отвесил поклон.
— Смеха ради, мадмуазель. — Он попытался представить, как она выглядит. — Я вдруг понял, зачем нужна вся эта грамматика.
Болдески рассмеялся:
— Ну так скажи!
— Это наш код. Я уверен, что у Диких он другой, но мы структурируем силу при помощи грамматики. Правильно?